На ватных ногах сворачиваю за угол в надежде, что в старом крыле не встречу никого. Остается всего пару зачетных недель, и я с чистой совестью смогу запереться дома на два месяца, а там, может, и полегчает. Все ведь рано или поздно забывается, так? Вот только из головы совсем вылетает, что у выпускников-международников сегодня предзащита. Как раз там, куда я иду.

В результате я с ходу попадаю под расстрел пары десятков глаз, и меня окружают цепные псы Бессонова — почти бритоголовый Денис Книжник, которого по насмешке судьбы не наградили при рождении мозгом, чтобы тот осилил хотя бы одну книгу, кроме «Плейбоя», и патлатый Савва Остроумов со скользкими шуточками ниже пояса. Они хором тянут протяжное «у-у-у» и преграждают мне путь на радость всей «стае», как они любят себя называть.

Спроси у любого студента (кроме меня и ботаников, которых они задирают), тот скажет, что стая — это круто. В стаю попадают лишь избранные и только с одобрения их вожака Бессонова. Чаще всего это игроки из университетской команды по регби, но иногда там оказываются и профессорские детишки, мажоры со связями и всегда самые красивые девчонки. Последние обычно водятся в стае временно, и их «изгнание» проходит довольно (позорно) болезненно, но это не мешает всем остальным подружкам мечтать туда попасть.

Если говорить прямо, то я их всех ненавижу. Потому что все они недалекие, зацикленные на себе понторезы, которые самоутверждаются за счет физически более слабых объектов. Меня, например.

Один толчок прилетает мне в плечо, и я стискиваю зубы так, что сводит челюсть. Второй — в спину, и я пропускаю вдох, чтобы не сорваться, не ответить. Знаю, что будет только хуже, проходили.

— Подруга, а тебе на людях не мерзко появляться? — плюет в лицо Книжник и ловит толстыми потными пальцами мой подбородок.

Я резко отшатываюсь от него. Кровь в венах гудит, как высоковольтное напряжение, бегущее по проводам, но я продолжаю сглатывать протест. А про себя так не к месту отмечаю, что его короткий ежик отливает рыжим. Вместе с крашеным Саввой и темноволосым Бессоновым они могли бы стать новой «Виагрой», почему нет?

— Я б такого папашу сам ночью подушкой придушил, — точно ядовитая змея, шипит на ухо Остроумов, подкравшись со спины.

Я сжимаю кулаки так сильно, что ногти больно впиваются в кожу. Кривлюсь от противного дружного смеха гиен, который режет слух, точно скрип мела по доске, и упорно смотрю ему в глаза. Бессонову по кличке «Бес».

Неужели это приносит ему хоть сколько-нибудь удовольствия? Изо дня в день наблюдать одно и тоже.