— Мама, я хочу кушать, — надулся, понурив плечи.

— Не сейчас, — она посмотрела через плечо на входную дверь.

Издалека донесся грохот папиного мотоцикла. Как всегда, меня охватила смесь страха и восторга. Я боялся папы, но также хотел заслужить его одобрение.

— Черт, — прошипела мама. — Иди в свою комнату. И не выходи, пока я не позову.

— Но я хочу кушать, — заныл я.

— Огун! Иди! Сейчас не время.

Мама казалась испуганной, что было мне ненавистно. Когда она боялась, трусил и я. Вот почему я послушно пошел в свою комнату. Не потому, что хотел.

Услышав, как распахнулась дверь, я забрался в шкаф. Я прятался в темноте, пока мама плакала, папа кричал.

— Если уйдешь от меня, останешься без сына, сука! — завопил он.

Я не хотел расставаться с мамой и не понимал, почему папа так говорил. Он сказал что-то еще, чего я не расслышал.

Хлопнула входная дверь, снова затарахтел двигатель. Я выбрался из шкафа и отправился на поиски мамы. Она свернулась клубочком на полу. Плачущая и молчаливая, мама смотрела в пустоту.

— Мама? — прошептал я.

Отодвинув волосы с ее лица, чтобы она посмотрела на меня, я опустился рядом с ней на колени.

— Огун, — закашлялась мама, сплюнув кровь, капавшую с ее подбородка на пол. — Я сказала тебе не выходить.

— Мама, тебе больно, — меня сковал страх. Тут же его подкрепило нечто мощное. Нечто большее, что я не мог осознать. Злое. Да, я был ужасно зол.

Стакан воды, стоявший на журнальном столике, влетел в стену и разбился.

Я вздрогнул и подпрыгнул. Широко распахнув глаза, мама приподнялась, поморщилась, села и схватила меня в свои дрожавшие руки.

— Огун, — выдохнула она.

Мне впервые стало ясно, что папа не был тем человеком, которым я его считал. Прежде он был моим героем. Опять же, что знал шестилетний ребенок? Тогда я впервые увидел кое-что ужасающее, и речь не об изувеченном лице матери.

— Мама? — в замешательстве спросил я, и мое видение исказилось. Словно я плыл в тумане.