Остался только Вадим, который снова робко появился в гостиной и предложил мне помощь.

— Может быть все-таки в больницу? - говорит он и сейчас, когда я медленно хромаю в кухню, где он как раз колдует у плиты, пытаясь сделать что-то с яйцами.

Выглядит это так, будто он вообще впервые в жизни взял их в руки в первозданном виде. Но, как ни странно, на сковородке они выглядят вполне съедобно. Хотя мой желудок подворачивает от одной мысли о еде.

— Все в порядке, если за ночь не сдохла - значит, уже и не сдохну. Сделай мне кофе, пожалуйста, - прошу я и с трудом вскарабкиваюсь на край высокого барного стула. В зеркальной столешнице из карамельного мрамора, почти не узнаю отражение своего лица, так сильно оно изуродовано.

Вадим тут же отставляет сковороду и заправляет кофемашину, но когда протягивает мне чашку, у него снова мелко дрожат руки. Смотреть на меня - то еще удовольствие не для слабонервных. Даже не представляю, как завтра ехать на встречу с Меркурием.

Я не готова к этому ни морально, ни физически.

Потому что, если бы она была сегодня - я бы точно наделала глупостей.

— Можно твой телефон? - прошу Вадима, раз в доме все равно больше некому за нами следить. Возможно, после всего, что он видел, он поймет, почему Олег так ограничивал мое общение с внешним миром. И что дело не в том, что я могу таскаться о любовникам (а ведь именно так этот монстр, скорее всего, и сказал).

Вадим молча протягивает телефон и уходит.

Звонить мне некуда да и некому, поэтому я просто нахожу страницу жены Меркурия и делаю то, от чего бегала все это долго время - смотрю фотографии их сына.

Моего сына.

Моего маленького мальчика, которого я беззвучно оплакивала все эти годы, боль о котором закопала так глубоко, чтобы Олег не смог дотянуться до нее своими грязными щупальцами. И вот теперь я смотрю на его годовалые фото (младше просто нет) и чувствую, как вся эта боль медленно, по нарастающей, как неизбежное цунами начинает подниматься из самых глубин моей грязной разбитой души.

Обхватываю себя руками, чтобы как-то избежать тотального разрушения, но оно все равно происходит, когда я бесконечно долго листаю ленту фотографий совершенно чужой женщины, на которую мой сын абсолютно ни капли не похож.

Вот она крепко его обнимает.

Вот держит на руках.

Вот кормит из ложки, пока он сидит на высоком детском стульчике, весь испачканный кашей, как маленький мышонок.

И еще есть видео. Много-много-много видео, где мой сын делает свои первые, очень неуверенные, но смелые шаги, где он улыбается и «хвастается» первыми, как у мышонка, смешными мелкими зубами на нижней десне, где он дуется, нахмурившись, как маленький сычонок. Я слышу его первое почти непонятное «мама»… и мое сердце разрывается в клочья.