– Я? А ты ничего не перепутала? Это ты запретила мне все на свете.

Закрываю глаза и вдыхаю легкий аромат туалетной воды, которым пропитана его рубашка. Свежий, чистый, умиротворяющий. Знакомый и приятный, как утро в лесу.

– А теперь разрешаю, – шепчу я.

Мои слова тонут в гуле голосов, но Елисей точно их слышит, потому что его ладони опускаются на спину и прижимают меня к теплой груди.

– Ну, наконец-то, – с облегчением и тонким уколом недовольства выдыхает он.

Поворачиваю голову, прижимаясь щекой к его плечу. Несмело поднимаю руки и крепко обнимаю Елисея в ответ. Сомнения тают, тонкие ручейки переживаний утекают и исчезают без следа. Я всю неделю с ума сходила, а нужно было всего лишь сделать шаг. И уже не важно, где мы, видят ли нас и что думают. Мне хорошо. Так хорошо, что хочется смеяться в голос. Катя в очередной раз оказалась права. Еще немного, и я должна буду поставить ей памятник.

– Я уже не верил, что дождусь.

– А если бы не дождался?

– Тебе не понравится мой ответ.

– Все равно скажи.

– Пришлось бы попросить рыжую придумать для меня план преследования.

Смеюсь, выпутываясь из объятий, и отступаю, поднимая голову.

– Сева хочет увидеться со мной сегодня, – говорю я. – Сказал, разговор очень важный и он касается тебя.

– И? – сухо спрашивает Елисей.

– Что «и»? Тебе все равно?

– Кто такое сказал?

Взмахиваю указательным пальцем у него перед носом:

– Твое каменное лицо!

Елисей перехватывает мою ладонь и медленно ее опускает. В его глаза заползает ночь, поглощая звездное сияние.

– Ты хочешь, чтобы я запретил тебе общаться с ним?