Неприятное ощущение наполняло меня, и я сказала:

— Ронан…

Он схватил меня за руку и проводил нас к столику.

— Mon Dieu,[147] — выдохнула она, прежде чем встать и положить руки мне на лицо. Si belle. Tellement comme ma Tatianna…[148]

Моя грудь скрутилась, когда знание проникло внутрь.

Она мама Татьяны.

Моя бабушка.

Она притянула меня к себе и зарыдала. Шок прошел под ее мягкими объятиями. Все те времена, когда я мечтала, хотела, нуждалась в этом семейном действии, промелькнули в моей голове, как стоп-кадры, каждая картина исчезала, когда мою грудь снова сшивали иголкой и ниткой. Я даже не знала эту женщину, но слезы текли от боли прошлого и облегчения от того, что я его отпустила.

Она отстранилась, чтобы посмотреть на меня, удивление блестело в ее влажных глазах.

— Ты, наверное, сейчас в шоке.

Сжав горло, я кивнула.

— Я тоже. — она глубоко вздохнула, успокаиваясь. — Пожалуйста, присядь рядом. Мне бы очень хотелось познакомиться с тобой поближе и ответить на любые твои вопросы.

Нервничая, я взглянула на Ронана, который спросил:

— Ty khochesh’, chtoby ya ostalsya?[149]

Я не была уверена, почему он говорит п Русски и понимает ли он, что сделал это. В его глазах вспыхнула сдержанность, и у меня возникло чувство, что он может подумать, что я больше не буду нуждаться в нем теперь, когда я воссоединилась со своей семьей. Но он ошибался. Но это то, что я должна сделать одна, поэтому я покачала головой и заговорила по-русски, надеясь, что это успокоит его.