Это было волшебно: слышать, как бьется сердце его дочки, видеть на экране ее шевеление, знать, что ей комфортно в животе у матери.

Огромное удовольствие ему доставил и процесс общения с Эвой, она даже позволила взять ее за руку там, в поликлинике.

Но потом любимая попросила отвезти ее домой.

Все.

Даже чаю выпить – и то не пригласила. А он так хотел еще хоть немного с ней пообщаться, наслушаться ее голоса, потрогать животик.

Он провел с ней два часа.

Сто двадцать прекраснейших минут.

Это время было для него самым счастливым за весь последний месяц, ведь они так и не помирились, несмотря на все старания Артура. А он старался, и очень.

Хреновый оказался из Баграта предсказатель.

Эва не подобрела ни через неделю, ни через две, ни даже через четыре. И, по-видимому, совсем по нему не скучала, по крайней мере никак не давала этого понять.

После того глупого приступа ревности Артур последовал совету брата. Временно оставил Эву в покое, загрузил себя работой по самую маковку. Впрочем, быстро понял, что игнор с его стороны не приносил ровным счетом никаких результатов.

Он снова стал пробовать наладить с ней контакт. Теперь действовал осторожнее, следил за языком, чтобы больше не разговаривать с ней в приказном тоне, в чем она его упрекнула раньше. Но все, чего добился от Эвы, это вежливого общения, коротких, ничего не значащих бесед. Плюс она иногда позволяла отвезти ее из гостиницы домой. И то, если погода была совсем уж плохая – все-таки на дворе начало зимы.

А о том, что у них через неделю с небольшим должна была состояться свадьба, и речи уже не шло.

Спасибо брату, ведь через него Артур мог хоть как-то о ней заботиться. Баграт рассказал, что они с Миланой ездили к Эве, оставили продукты и деньги. С тех пор он использовал родственников как курьеров. Сам лично покупал для любимой вкусности, презенты, а передавал через них, ведь от него она ничего не соглашалась брать.

Офис стал единственным местом, где Артур мог видеть Эву. Приходя на работу, он первым делом искал ее взглядом и млел от удовольствия, любуясь ее лицом. Но находиться с ней в непосредственной близости было одновременно и счастьем, и пыткой. Ведь целовать нельзя, даже прикасаться нельзя, на обед звать – тоже, оставалось только смотреть и давиться слюной.

Впрочем, иногда он тоже ловил на себе взгляды Эвы. В такие моменты он обычно подходил к ней, начинал разговор, что-то предлагал, куда-то приглашал. Но толку с этого было чуть.

Теперь он уже горько смеялся над собой за то, что думал, что помирится с ней в два счета. Еще хвалился перед братом, какая у него тихая, неконфликтная невеста.