– Ты плачешь? – не веря прошептал прокурор.

– Расскажешь кому-нибудь – убью, – слезы непроизвольно стекали по щекам. – Ты не умрешь здесь, прокурор. Не сегодня. Поднимай свою задницу, Борзов. Пора на выход, – помогла ему подняться и опереться на меня. – Нам наверх.

– С ума сошла? – прохрипел Борзов. – Может поищем что-то внизу? Может будет окно?

– Какое окно, Аркаш? Бредишь что ли? Давай наверх! – взрывы стихли, как я и предполагала – этот был последним.

Теперь остался лишь он – жестокий гул огненной стихии, пожирающей все на своем пути. Чем выше поднимались, тем легче дышалось. Но все это было на время и обманчиво – скоро огонь доберется и до верхних этажей.

С трудом добрались до нужной двери наверху и оказались на крыше. Позади особняка располагался огромный бассейн, и именно туда мы направились. Борзов понял, о чем я думала.

– Ты хочешь прыгнуть? С высоты третьего этажа?

– Другого нам не остается. Нужен разбег.

– Это самоубийство, – возразил мужчина.

– Пусть и так. Все же лучше, чем сгореть заживо. После тебя.

– Нет. Ты пойдешь первой.

– Думаешь, я дура? Я дотащила тебя, чтобы ты тут сдох? Думаешь, не знаю, что у тебя на уме? Ты прыгнешь, Борзов, иначе я останусь тут вместе с тобой, – наверху дышать было легче, но кашель все равно раздирал легкие. – Прыгай, засранец! Я, между прочим, еще состариться хочу. Вон смотри, даже на чувства способна! Плакать умею, – грустно улыбнулась. – Давай, Борзов. Не зли меня.

– У меня есть право на последнее желание? – он вдруг посерьезнел.

– У тебя сотрясение, Борзов! Какое к черту желание?

– Я вижу свои раны. И трезво оцениваю ситуацию. Я, – он тяжело вздохнул. – Исполни мое желание, Вась. Оно ведь действительно может оказаться последним. Не хочу умереть, не испытав этого.

– Чего?

– Поцелуй меня, Василиса Царева. Захаров сказал, что у нас есть время на прощание. Так вот, я хочу попрощаться именно так.

– Дурной ты, прокурор, – кашель перебил меня. – Меня вон на слезы пробивает, а тебя на поцелуи.

– Я серьезно, Вась.

Борзов был дорог мне. Слишком многое нас связывало. И я прекрасно понимала, о чем он говорил сейчас. Он любил меня, и я не хотела давать ему надежду хоть чем-либо. Поэтому всячески отвергала его и не поддерживала его чувства. То, что он просил у меня сегодня, было не прихотью и не желанием влюбленного дурака. Он понимал, что я не люблю его как мужчину. И не полюблю.