– Жаль, что я не могу сделать так же. Сказать тебе: «Уходи. Давай, Ян! Катись из моего сердца к чёрту».

Я ударила его в грудь и покинула стены кабинета.

Я взаправду была пьяна. Он тоже был пьян, но в этот раз не алкоголем.

Бурая пустыня окрашивается в ягодно-красные цвета, а сухие реки наполняются алыми водами. В воздух взмывает металлический запах. Голые поля усыпают засыпающие люди. Не люди – звери. Их покрывают рыжая пыль и наши взгляды.

– Госпожа, вам лучше не смотреть, – говорит девочка.

– Лучше? Лучше, чем что? – улыбаюсь я. – Думаю, Хозяин Монастыря не без причины избрал для меня этот путь, верно?

Он хотел, чтобы я видела мир в его действительных цветах: не в копоти отдалённого нефтяного городка, не в блеске величайшего блудливого дома, не в позолоте собственных грёз при взгляде на отдалённый Полис. А в его истинном цвете: оранжевом и красном.

Вскоре я вновь приползла к кабинетным дверям. Может, на следующий день, а, может, в тот же вечер; от переживаний счёт часов не заладился: в головах наших день и ночь перемешались, перемешались ссоры и примирения, перемешались проклятия и прощения. Сколько-то дней мы крутились в неясной субстанции. Липко. Чахло.

Дверь была открыта (что удивительно), и я разглядела силуэт Ману. Голос мамочки причитал, что Хозяин наш – редкостная дрянь, копытное и рогатое, злобное и глупое существо. И Хозяин отвечал, чтобы женщина впредь выбирала слова. И она выбрала:

– Ну и дерьмо же ты, Ян!

– Ты от дерьма, помнится, родила, – кольнул он.

Женщина растерянно отвернулась. Лицо её исказилось в непонятной гримасе. Что это было? горечь потери или стрекочущее воспоминание? Ян прижигал бедром собственный стол: бросил взгляд на закупоренную бутыль, поднял её и поигрался, перекидывая в руках, после чего замахом разнёс о край столешницы и крикнул что-то на старом наречии. Брызги и осколки разметались по полу и облизали ноги.

– Ты скучаешь по нему? Хоть иногда. Думаешь о нём? – аккуратно (в этот раз) подступила женщина и смахнула с дивана несколько стёкол, похожих на наконечники стрел.

– Нет, – ответил мужчина. – О нём думают другие люди.

Абсолютно спокойно и даже безучастно. Хотя речь, кажется, шла об их общем ребёнке.

– Иногда я представляю, как бы всё сложилось, не отдай ты его, – скулит – так на неё непохоже – Ману.

Укор или истина? С умыслом или без…? Они били друг друга – метко и уводя от изначальной темы беседы.

– Тогда бы он был мёртв, – отрезал Ян.

Ману нахмурилась и закурила. Во рту – красиво-слаженном – она сцепила острую сигаретную иглу.

– Ты бы не сделал того, – процедила женщина и пустила вдоль рабочего стола пару колец.