– И ни одним меньше!

– Подлинно великий день Израиля!

– О, Халев, верь, мы знали дни большего величия. Когда Предводителем изгнания был старый Давид Алрой, мы тридцать счастливых лет вовсе не платили дань халифу!

– Тридцать лет они не получали дани! Не диво, что теперь с нас три шкуры снимают!

– Это еще что! – продолжал Бустинай, пропустив мимо ушей последнее замечание Халева, – когда халифом был Моктадир, он послал гонца к Предводителю Давиду узнать, почему не заплачен долг, и не доставлены в срок положенные драхмы. Давид мигом оседлал коня и со свитой примчался во дворец. Он сказал халифу, что дань есть плата слабого сильному взамен на защиту, а люди его вот уж десять лет обороняют город, а посему не он, а султан является должником!

– Здорово! – восторженно воскликнул Халев, – разве нынче такому бывать? Скорей ворон белый прилетит или осел на лестницу влезет!

– К месту присловье. Эту правдивую историю я слышал от отца. Он вспоминал, как ребенком, стоя у окна, глядел на победно возвращавшуюся из дворца процессию, а люди на улице кричали: “Не дрогнет жезл в руках Якова!”

– То был, бесспорно, великий день Израиля!

– Да, Халев, много сладких минут осталось в достойном нашем прошлом. Но мы с тобой заболтались, а дело не сделано. Иди к людям, добрый Халев, и оделяй их щедро, хоть мы и не так богаты, как цари, в древнем Канаане сражавшиеся. У щедрого богатство не переводится. И ты прав, разумный Халев, сегодня с заходом солнца минует еще один великий день народа Израиля. А сейчас ступай и пригласи племянника моего, Давида Алроя, я хочу говорить с ним.

– Потороплюсь и все в точности исполню, любезный господин. Однако я и другие удивлены, что юный повелитель, твой племянник, устранился от подношения дани.