Танец сопровождала песня-плач, исполняемая почти не поднимавшим глаз певцом, а танцовщица все кружилась, погруженная в собственный транс. Если между ней и музыкой и установилась какая-то связь, то девушка ее ничем не выдавала; может, она и осознавала присутствие зрителей, но те этого не ощущали. На чувственном лице застыло выражение абсолютной сосредоточенности; глаза вглядывались в мир, видимый только ей одной. Ткань под мышками потемнела от пота, на лбу выступили капельки испарины, а она кружилась все быстрее, быстрее и быстрее.
Танец закончился так же, как и начался, одним решительным впечатыванием ноги в пол, словно точкой. Руки замерли над головой, взгляд застыл на низком сводчатом потолке. Никакого интереса к реакции зрителей. Их могло не быть вовсе – для нее ничего бы не изменилось. В помещении стало жарко, и те, кто расположился поближе к сцене, вдыхали гремучую смесь запахов мускуса и пота, которые она распространяла вокруг.
Не успела она покинуть сцену, как ее место заняла следующая. От второй танцовщицы исходило ощущение нетерпения, словно ей хотелось побыстрее со всем закончить. Перед глазами зрителей проплыла еще одна порция черных горошин, на этот раз на блестящем красном фоне, и водопад вьющихся черных волос упал на цыганистое лицо, скрыв все, кроме четко очерченных арабских глаз, густо подведенных черной краской. На этот раз никаких кастаньет, только бесконечно повторяющийся перестук ног:
Скорость перехода ступни с пятки на носок и обратно казалась невероятной. Тяжелые черные туфли на высоком устойчивом каблуке и со стальной набойкой на мыске выбивали на сцене мелкую дробь. Пожалуй, колени танцовщицы погасили отдачу от тысячи ударов. Какое-то время певец хранил молчание, уставившись в пол, словно встреча взглядом с этой темноволосой красавицей грозила ему превращением в камень. Нельзя было понять, кто задает ритм, а кто ему следует – он со своей гитарой или танцовщица, настолько неразрывным было их единение. Вызывающим движением подхватив тяжелый подол своей многоярусной юбки, она открыла всеобщему взору изящные ножки в темных чулках: так легче было оценить быстроту и ритмичность ее ударов. Танец достиг своего апогея: девушка вращалась, напоминая то ли волчок, то ли кружащегося дервиша. Роза, чудом державшаяся до сей поры в волосах танцовщицы, отлетела в зал. Она даже не подумала вернуть цветок: едва тот коснулся пола, девушка направилась к выходу. Хотя ее выступление было актом самосозерцания, оно тем не менее оказалось самой откровенной демонстрацией уверенности в себе, какую зрителям только доводилось видеть.