– Вот, значит, как она могла любить, – проговорил тихим голосом Евгений Фёдорович. – Это была великая любовь. И он, ты говоришь, обвинил себя в её смерти. Что ж, может, он прав. Да и я, наверное, тоже виноват перед Юлей, что не сразу признался в любви.

И как бы в продолжении этой мысли, не останавливаясь, Евгений Фёдорович прочитал стихи, словно выливая их из души:

Ах, все мы в чём-то виноваты,

когда надломленная ива

вдруг начинает горько плакать,

а мы проходим молча мимо.

Её обнять бы и приветить,

но мы задумчиво грустны.

Быть может, в наших душах ветер

сорвал последние листы.