«Необходимо промыть раны Ролло», – подумала она. Поблизости росли травы, помогающие при открытых ранах. Похоже, само провидение привело ее сюда, чтобы она позаботилась о варваре. Но нет, она не станет этого делать! Нож, зажатый в руке, жег ей ладонь, словно напоминая о своем хозяине. «Нет, – тряхнула головой Эмма. – Это враг!»

Она вновь устремилась к тропе, но внезапно повернулась и кинулась обратно, ни разу не остановившись, пока вновь не оказалась рядом с телом норманна. Здесь она опустилась на колени.

– Я еще отомщу тебе, норманнский пес. Клянусь в этом. Но не тогда, когда ты беспомощен и жалок. Когда сможешь понять, что мщу тебе я, а не слепой случай.

Эмме долго пришлось возиться с раненым. После нескольких попыток сдвинуть с места это огромное бесчувственное тело она окончательно сдалась, ничего не добившись. Тогда она нарезала кинжалом ветвей и, связав их полосой, отрезанной от передника, уложила на них викинга и поволокла за собой. Почва была каменистой, неровной, но Ролло так и не приходил в себя. Эмма волновалась, видя, что раны его кровоточат. По земле за ними тянулся багровый след. На миг она присела передохнуть, собрала горсть малины и жадно проглотила. Потом вспомнила о лепешке у источника, но сейчас было не до нее. Вновь, задыхаясь, она тащила Ролло за собой, пока не услышала тонкий звон ключевой воды.

Когда они добрались до источника, Эмма совсем выдохлась. Она долго с жадностью пила воду, потом стала грызть лепешку. Она оказалась из смеси ржаной и желудевой муки с добавлением гороха. Хлеб бедняков, но Эмма ела его с наслаждением, с грустью вспоминая об оставивших его людях. Сейчас они, наверное, сидят все вместе у огня за ужином. На лесной прогалине или в хижине, а может быть, в наскоро сложенном шалаше.

Девушка с тоской поглядела на тропу, по которой они ушли. Единственная лазейка, позволяющая ускользнуть от Ролло, захлопнулась. Вернее, она сама ее захлопнула.

Ролло слабо застонал в забытьи, и она, отложив часть лепешки для него, принялась мыть руки в источнике. От брата Сервация она узнала назначение трав, мать обучила ее уходу за больными.

Когда она стала промывать раны Ролло, норманн пришел в себя. Глаза его приоткрылись.

– Птичка…

– Молчи, не мешай мне. И помни, я делаю это не ради тебя, а чтобы ты вывел меня из леса.

– Да, конечно. Как там ты меня назвала – выкидыш шлюхи, кажется? Похоже, вовсе не христианское милосердие движет тобой. Не так ли, Птичка?

Его лицо окаменело, когда она промывала рваную борозду, тянувшуюся через его правое плечо и грудь. Но уже вскоре он глядел на нее со своей обычной усмешкой, как на безрассудное дитя.