– Вольготно же вам так порочить других, Гизельберт, хотя вы сами не являетесь образцом добродетели, прославились своим распутством, предательством и непокорностью. Я уже не говорю о том, что вы осмелились нарушить закон божьего перемирия в святую ночь и, захватив больного родителя, силой оружия пытаетесь вынудить его признать ваши права.

Она сама была поражена тем, как громко и твердо звучал ее голос. И увидела, что в глазах Ренье засветился веселый огонек. Он явно ободрял ее. Даже кивнул. Потом попытался выпрямиться.

– Я уже принял свое решение, Гизельберт. Вы были дурным сыном, и даже если сила сейчас на вашей стороне, то не ожидайте, что я скажу «аминь». Я проклинаю вас, лишаю наследства и повторяю, что готов подтвердить, что ваши права на законном основании передаю своей дочери Адели.

Он ужасно коверкал слова, но смысл их все же был ясен. Гизельберт побледнел. Он мог, опираясь на силу, добиться своего. Но слова Ренье, его упорство стали бы поводом для того, что в Лотарингии вспыхнут мятежи, многие не признают его законным наследником и неизвестно, как долго ему еще придется отстаивать права на герцогскую корону.

Эмма стояла рядом, видела профиль принца, видела, как напряглась линия его рта, как сузились глаза, затрепетали ноздри. Обаятельный юноша Гизельберт сейчас весь так и светился ненавистью, и она мысленно возблагодарила Бога, что Герлок не в его руках.

Видимо, об этом подумал и Ренье. Упал в кресло, тяжело дыша.

– Где моя дочь?

Он глядел на Эмму, и взгляд его был взволнованным. Адель сейчас была тем, кого он мог противопоставить ненавистному сыну. Маленькая девочка могла бы стать ему щитом от Гизельберта, его победой… беспомощной победой, ибо Гизельберт больше бы не церемонился с сестренкой.

Эмма закрыла глаза. «Господи, пусть скорее это все закончится. Я не хочу больше ничего. А потом… Потом за нами придет Ролло».

Она вздрогнула от громкого хохота Гизельберта.

– Ваша дочь, Ренье! Клянусь Вифлеемской Богородицей – это забавно! Ха! Вы, старик, надеялись, что ваше семя породило в лоне этой женщины ребенка? А как же тогда быть с остальными, кто пихал ее? Кого у нее только не было! Эта шлюха с кем только не путалась. Даже сегодня, в святую ночь Рождества, она изменяла вам. Взгляните на нее. Где, по-вашему, она умудрилась измять платье, кто растрепал ее рыжую шевелюру? Рыжие шлюхи бывают очень темпераментны. И если вам сказали, что ваша герцогиня не пришла на пир, чтобы предаться благочестивым помыслам в соборе, – не верьте!

Он хохотал.

– Вы совсем облысели, отец, но от этого ваши рога стали еще только заметнее. Вы полутруп, жалкий старик, полагающийся на честность блудливой девки. Эй!