— Я виню себя, ― ответил, пытаясь сдержать новую волну боли, ― за то, что позволил желаемому взять верх над должным. За то, что страсть и вожделение затуманили мне разум.

— То, что было между нами… ― она вдруг запнулась, словно пыталась не переставать хватать ртом воздух, ― …ты называешь вожделением? Это ты испытывал?…

— Да.

Ответ дался с большим трудом, но поступить по―другому я просто не мог.

— Нет, ― она завертела головой, а затем внезапно взяла его лицо в свои ладони, ― тебе сейчас тяжело, я знаю. Ты боишься за Элейн. Винишь себя в том, что случилось. Ты раздавлен и потерян. Имеешь право злиться, кричать, швыряться вещами… но не смей мне лгать. Не смей говорить, что совершенно ничего не чувствовал…

— Но я не чувствовал.

— Это не правда…

— Правда, ― осторожно, всё ещё сохраняя ту же самую бережность, что и раньше, отнял её руки от своего лица. ― Но теперь чувствую… ― в её глазах промелькнул лучик надежды, который мне тоже пришлось разбить, ― …что всё это было ошибкой.

Ощутил, как Эбби замерла. Мог бы поклясться, что слышал её учащенное сердцебиение и бешено колотящийся пульс, видел глаза, из которых вот―вот готовы были брызнуть слезы, но она держалась.

— Чувства не могут быть ошибкой.

— Но это были не они.

— Ты говорил, что не можешь надышаться мной, ― прошептала она, своими словами причиняя лишь ещё больше боли. ― Целовал так, словно в каждом касании находил причину жить. Разве можно жить человеком и при этом ничего не чувствовать?…

— Я не умею чувствовать. Это была обыкновенная похоть. Мужская слабость. Животная потребность… Дьявол, называй, как хочешь!

— Но ты говорил…

— …что люблю тебя? ― вдруг резко спросил, заставляя Эбби запнуться. ― Что хочу прожить с тобой всю жизнь? Что изменюсь, и мы сможем жить долго и счастливо? Я говорил тебе это? Разве говорил? ― ярость брала своё, и я понял, что именно она ― его решение. Резко схватил её за плечи и тряхнул. ― Скажи, Эбби! Разве я говорил тебе, что люблю?! Скажи мне это, черт подери!!!

Она молчала, всё ещё беспомощно хватая ртом воздух, будто бы просто не могла ничего произнести. Словно у неё просто не было на это сил. По её щекам потекли слезы, и тогда я так же резко отпустил её, слегка отталкивая к стене.

Отвернулся, как можно сильнее зажмуривая глаза и сжимая пальцы в кулаки. Понимал, что так будет лучше. И для меня. И для неё. Особенно, для неё.