Никто не хранит ничего хорошего так глубоко под землей.

Особенно не долбаная мафия.

Говоря себе, что я слишком много смотрела телевизор, я продолжаю двигаться вперед.

Жужжание в моих ушах — это единственное, что я могу слышать, и я могу только надеяться, что сохраняю инкогнито, потому что мужчина ни разу не попытался оглянуться.

Дойдя до конца лестницы, он поворачивает налево, и не прошло и двух секунд, как я слышу голос, от которого по моему телу пробегает новая волна гнева.

— Здесь, — говорит Тео, его тон жесткий и холодный. Ничего похожего на то, что он шептал мне на ухо всего несколько часов назад, когда входил в меня.

Вокруг стерильного и холодного пространства воцаряется тишина.

Полы и стены полностью бетонные. Я не могу отделаться от мысли, что это похоже на какую-то подземную тюрьму.

Продвигаясь вперед, я прохожу мимо множества закрытых дверей с маленькими раздвижными окнами, что только укрепляет мою предыдущую мысль.

Мое сердце подскакивает к горлу, когда я замечаю открытую дверь, но теперь, когда я зашла так далеко, я ни за что не остановлюсь.

Прижимая папку, которая все еще у меня в руке, крепче к груди, я продвигаюсь дальше.

Я щурюсь от яркого света, когда поворачиваю в дверной проем.

Все, что я думала об этом пространстве, звучит правдиво, когда я вхожу в то, что можно описать только как клетку.

Оно серое, холодное, жесткое. Бесчеловечное.

Мужчина здесь, скорчился на земле, но я сосредотачиваюсь не на нем. Это был тот лживый ублюдок, которому я начала доверять.

— У тебя есть что-то, что ты должен мне сказать? — Спрашиваю я, мой голос пронзает тяжелую тишину.

Тео вздрагивает, и через мгновение поворачивается ко мне с широко раскрытыми глазами.

— Эмми, ты не должна быть здесь, внизу, — говорит он спокойно и без каких-либо эмоций.

— И ты должен был рассказать мне об этом, — рявкаю я, размахивая папкой перед его лицом.

Его губы приоткрываются, как будто он собирается выплюнуть мне еще одну реплику, когда низкий незнакомый голос заполняет комнату.