Я опять пожал плечами.

— Мне идёт это платье?

Тут только я с изумлением заметил, что платье на ней было какого-то дымчатого серо-голубого цвета. Как раз под цвет собачонка.

— Тоже французское? — скучным голосом спросил я.

— Да. Я только вчера его купила. Ну, так как тебе моё платьице, а? — Зинаида крутанулась передо мною, да так, что платье наполнилось воздухом и, едва поспевая за вращением фигуры, многозначительно и прямо-таки многообещающе приподнялось. По комнате пролетел лёгкий парфюмерный аромат.

Подавляя жесточайший приступ зевоты, я шлёпал себя ладонью по рту. Звук получался прерывистым и стонущим, что в переводе на русский язык означало: я изнемогаю от тоски.

— Но я же вижу, что ты притворяешься!

— Ничего ты не видишь, — огрызнулся я. — Я вполне искренен в своём полнейшем равнодушии к тебе.

Зинаида подсказала:

— Сегодня ведь вторник, и я должна выглядеть просто великолепно!

А она и в самом деле великолепно выглядела. В тридцать восемь с половиной лет редко какая женщина сохраняет в себе столько молодости и красоты. Разве что какая-нибудь прославленная фотомодель, манекенщица или киноактриса. К примеру, генеральская доченька, что давеча была у меня в гостях, так уж та точно ни в какое сравнение не шла с Зинаидой!..

Зиночка, между тем, продолжала вертеться перед чужим зеркалом в чужой комнате (как будто у неё не было своей комнаты и своего зеркала!) и по всем признакам пребывала в прекраснейшем расположении духа. Или делала вид, что пребывает в таковом… Вот она поправила себе и без того тщательно подогнанную причёску (мощная русая коса, намотанная на голове), деловито потрогала пальцами сначала серьги, потом — бусы, словно бы что-то проверяя. А затем перешла к действиям ещё более странным: стала туда-сюда натягивать себе кожу на лице — под глазами, на щеках, на подбородке, затем скорчила ещё несколько гримас, словно бы репетируя что-то, — и всё это с таким озабоченным и серьёзным выражением, точно она делает нечто прямо-таки научно обоснованное.

— Ну, так как же ты меня сегодня находишь?

Вкладывая в свои слова как можно больше презрения, усталости и житейской умудрённости, я сказал:

— Замужнее бабьё — оно мне всё на одно лицо!

Зинаида вспыхнула было — и кожей лица, и глазами, и ноздрями, но — не очень. А умный собачонок у её ног пару раз тявкнул: мол, не смей обижать мою повелительницу!

— Всё ты врёшь!

— Не вру. Я и в самом деле терпеть не могу собак и красивых замужних женщин, — добавил я для закрепления прежнего эффекта.

— Но почему? — возмутилась Зинаида.

— К собакам, ты знаешь, я питаю отвращение с раннего детства — с тех пор, как меня, маленького, напугала огромных размеров собака, а красивых замужних женщин я ненавижу — потому что все вы — гадюки!