— Альберт, это вы? — воскликнула Консуэло. — Я ищу вас, вас одного!

Приглушенный возглас, выдававший не то радость, не то скорбь, вырвался у неизвестного человека. Он хотел бежать прочь. Консуэло показалось, что она узнала голос Альберта. Она бросилась к нему и схватила за плащ. Но плащ распахнулся, и на груди незнакомца блеснул серебряный крест, слишком хорошо знакомый Консуэло, — то был крест ее матери, тот самый, что она подарила рыцарю во время путешествия с ним, как залог признательности и расположения.

— Ливерани! — сказала она. — Это опять вы! Если так, прощайте! Зачем вы ослушались меня?

Он упал на колени и обнял ее стан. У Консуэло не хватило сил оттолкнуть это пылкое и благоговейное объятие.

— Если вы меня любите и хотите, чтобы я любила вас, оставьте меня, — сказала она. — Я хочу видеть и слышать вас только при Невидимых. Ваша маска пугает меня, а молчание леденит сердце.

Ливерани поднес руку к маске — он хотел сорвать ее и заговорить. Консуэло, подобно любопытной Психее,[148] уже не в силах была закрыть глаза… Но черное покрывало посланцев тайного судилища внезапно упало на ее лицо. Рука незнакомца оторвалась от ее руки. Консуэло почувствовала, что ее куда-то уводят — молча, без явного раздражения и гнева, но с большой поспешностью. На миг ее подняли с земли, и под ногами у нее закачалось дощатое дно лодки. Лодка долго плыла по ручью, но никто не заговаривал с Консуэло, и, когда повязка была снята с ее глаз, она увидела, что находится в подземном зале, том самом, где она впервые предстала перед судом Невидимых.

XXXI

XXXI

Их было семеро, как и в первый раз, семь человек в масках, безмолвных, непроницаемых, похожих на привидения. Восьмой, тот, который тогда говорил с Консуэло и, по-видимому, являлся доверенным лицом совета и наставником адептов, обратился к ней с такими словами:

— Консуэло, ты с честью выдержала испытание, и мы довольны тобой. Ты заслужила наше доверие, и сейчас мы докажем тебе это.

— Подождите, — сказала Консуэло, — вы считаете меня безупречной, а это не так. Я ослушалась вас, я выходила из предназначенного мне убежища.

— Чтобы удовлетворить свое любопытство?

— Нет.

— Можешь ты сказать, что именно ты узнала?

— То, что я узнала, касается меня одной. Среди вас есть мой исповедник, и только ему я могу и хочу открыть это.

Старик, на которого указала Консуэло, поднялся с места и сказал:

— Я знаю все. Вина этой девушки невелика. Ей не известно то, что вы хотели от нее скрыть. Свои чувства она откроет только мне. А пока что употребим с пользой это время — незамедлительно расскажем все, что ей надлежит знать. Я ручаюсь за нее во всем.