– Дорогая, поторопись, а то пропустишь завтрак. – Мама выглянула из кухни, когда я пересекала большую просторную гостиную, на ходу распуская собранные в пучок волосы. – У нас сегодня овощная запеканка.

Понятно. Любимое блюдо моей сестры Оливии.

Оливия была старше меня на три года и уже успела стать звездой тенниса, выиграв несколько крупных турниров. Другая моя сестра, Эмма, – двойняшка Оливии – выступала в театре на Бродвее, и ей даже прочили будущее звезды Голливуда. А я… Я же пыталась не затеряться в тени славы моих сестер и доказать, что тоже чего-то стою.

Приняв душ и высушив волосы, я нанесла легкий макияж, выгодно подчеркивавший мои карие глаза и в меру пухлые губы, и надела тесноватое в талии и груди платье, которое расходилось складками книзу и оголяло ноги выше колен. После этого направилась в столовую, где уже собрались мои родители и Олив.

Спускаясь по лестнице, я заметила на стене, где висели семейные фотографии в рамках и бесчисленные дипломы Оливии за первые места в теннисных турнирах, новое фото. На нем Эмма, облаченная в костюм Афродиты, стояла на театральной сцене. И подобных снимков, где Эмма блистает в разных ролях в известных постановках, по нашему дому было развешано великое множество. Ровно как и фотографий Оливии с теннисных матчей.

Я поправила позолоченную рамку с новым снимком Эммы, а потом болезненно поморщилась, заметив фотографию прошлогодней давности, на которой я сидела за пианино. Она была сделана во время моего первого занятия по игре на музыкальном инструменте. Уже через месяц я бросила это дело, потому что преподаватель сказал: я хоть и старательная ученица, но таланта к игре у меня нет.

Меня внезапно охватило необъяснимое желание перевернуть рамку с фотографией, но я сдержала этот порыв и стремительно спустилась по лестнице.

– Запеканка уже почти остыла, – сделала замечание мама, когда я села за стол и положила салфетку на колени. – Почему так долго?

– Я собираюсь к Джону. Он, наверное, уже приехал из аэропорта, хочу сделать ему сюрприз.

– Для этого не обязательно торчать два часа перед зеркалом, – фыркнула Оливия, заправив за ухо темные-каштановые волосы. – Надень платье с глубоким вырезом, и он челюсть потеряет.

– Олив! – возмутился папа. У него был такой несчастный вид, словно его заставили есть старый матрас, а не овощную запеканку.

– А что я такого сказала? – спросила Олив с набитым ртом. – Ты и сам глазеешь на маму, будто впервые видишь, когда она надевает откровенные наряды.