Уведя луч в сторону, словно он отказывается узнавать себя в зеркале, Макс оставляет отражение во мраке. Фонарь освещает теперь заваленный книгами и бумагами стол. Макс подходит ближе и берется за поиски.

С темного неба над Ниццей по-прежнему лил дождь, когда Макс остановил «Пежо» у церкви Жезю и прямо по лужам, покрытым рябью от дождевых капель, пересек площадь. На улицах не было ни души. Вокруг уличного фонаря, горевшего у закрытого бара на углу улицы Друат, дождь превращался в желтоватый негустой туман. Макс дошел до соседней подворотни, миновал внутренний двор. Неумолчный шум низвергавшейся с небес воды остался позади.

В подъезде было полутемно: грязная лампочка без абажура давала ровно столько света, чтобы можно было видеть, куда ставишь ногу. На площадке лестницы горела еще одна. Деревянные ступени заскрипели под его башмаками — мокрыми и облепленными грязью. Максу — вымокшему, выпачканному и очень усталому — хотелось только, чтобы все поскорее кончилось. Решить вопрос и рухнуть в кровать, поспать немного, прежде чем собрать чемодан и исчезнуть. И еще спокойно и трезво поразмыслить о своем будущем. Поднявшись по лестнице, он расстегнул макинтош, стряхнул со шляпы капли. Потом покрутил латунную руку звонка, подождал и вслушался. Тишина за дверью слегка обескуражила его. Снова позвонил и снова прислушался. Ничего. А ведь итальянцы должны были бы поджидать его с нетерпением. Странно.

— Рад вас видеть, — раздался голос у него за спиной.

От неожиданности Макс выронил шляпу. На ступеньках следующего пролета сидел в расслабленной позе Фито Мостаса. На нем был темный костюм в полоску с широкими лацканами и, как всегда, галстук-бабочка. Без плаща, с непокрытой головой.

— Теперь я убедился, что вы — человек серьезный. Сказано — сделано.

Он говорил задумчиво и как бы вскользь, словно мысли его в это время были о чем-то постороннем. И оставался совершенно безразличен к растерянности Макса.

— Нашли то, что искали?

Макс довольно долго смотрел на него, не отвечая. Он пытался определить, при чем тут Мостаса и какое отношение все это имеет к нему самому.

— Где они? — спросил он наконец.

— Кто?

— Барбареско и Тиньянелло.

— А-а, эти… Итальянцы…

— Вот именно. Эти.

Мостаса потер подбородок, едва заметно улыбнулся.

— План изменился, — сказал он.

— Я ничего об этом не знаю. Должен с ними увидеться. Так было условлено.

Стеклышки очков вспыхнули — Мостаса в задумчивости наклонил и тотчас снова вскинул голову. Казалось, он размышляет над словами Макса.

— Ну, разумеется. Условия, обязательства… само собой.