Милый Риз, пожалуйста, не держи в себе свою боль. Нельзя оплакивать потерю вечно, какой бы тяжелой она ни была. Думай о том, что мне теперь лучше, что я стала собой – собой настоящей. Когда ты сам попадешь сюда, ты в этом убедишься, ну а пока этого не произошло, ты можешь, нет – должен дарить себя другим.

Вчера я вспоминала, какая была вода в озере, когда мы с тобой в последний раз ходили на веслах. Тает за кормой кильватерный след, маленькие волны набегают на берег и исчезают навсегда… У воды нет прошлого – только настоящее и будущее.

Я люблю тебя, Риз, и всегда буду любить. И этого не изменит даже смерть. Помни об этом и живи – живи там, где торжествует жизнь.

Вечно твоя

Чарли повернулся ко мне.

– Ну?.. – проговорил он и, приподняв брови, стал «смотреть» в небо, стараясь увидеть проблески солнечного света. – Что там написано?

Я улыбнулся и, спрятав письмо под рубашку, взял его руку в свою и прижал к своему лицу, чтобы он «прочел» разбегающиеся от глаз морщинки, почувствовал мокрые дорожки слез на щеках.

– Чарли… – прошептал я. – Теперь я понял!!!

Я соскочил с крыльца и побежал что есть духу. Я мчался через кусты, через лес, перепрыгивал упавшие стволы, расталкивал плечом цеплявшиеся за одежду ветки и съехал вниз по небольшому склону, чувствуя, как земля подается и плывет под ногами. В зарослях я вспугнул серую горлицу, и она, громко хлопая крыльями, свечой взмыла в небо. Добежав до того места, где когда-то был и когда-нибудь снова будет причал, я спустил на воду скиф и вскочил в него. Застегнув рубашку до самого горла, чтобы не потерять письмо, я вставил ноги в подножку и налег на весла.

Лодка прыгнула вперед. Несколько мощных гребков, и вот меня подхватила Таллала. Течение сносило меня вниз, но я боролся с ним, напрягая спину и отталкиваясь от подножки ногами. Без второго гребца двойка была легче, и я несся по воде – нет, над водой, – точно весенний ветерок. Прошло всего несколько минут, и я почувствовал, как письмо Эммы прилипло к вспотевшей груди.