Эйден заворчал.

Я уважала Эйдена за решительность, сосредоточенность и логику, но иногда...

Меня раздражало, как слеп он был ко всему остальному в своей жизни. Все то время, что я на него работала, он все еще не мог одарить меня чем-то большим, чем редкие «спасибо» или «вкусный ужин». Конечно, я знала, что не должна ожидать благодарность за сделанное только потому, что это было частью хороших манер, но все равно.

Я могла на пальцах одной руки пересчитать, сколько раз он мне улыбался или спрашивал «как дела». На одной чертовой руке. Я была той, кто исполнял «роль», но на моем месте мог быть любой другой человек, и это не имело бы никакого значения.

Я хорошо справлялась со своей работой, почти никогда не жаловалась и всегда делала то, что должна была, даже если не хотела. Старалась быть с ним милой, дурачилась, даже при том, что его это не волновало, потому что… что это за жизнь, когда ты все воспринимаешь слишком серьезно?

Но он только что прямо перед людьми сказал мне «испариться».

— Это все? — вырвал меня из моих мыслей грубый голос Эйдена. — Мне надо закончить упражнения.

И в этот момент мою грудь пронзило облегчение. Я почувствовала... будто могу дышать. Стоя там, я ощущала себя хорошо.

— Да, это все, босс, — я сглотнула, нацепила фальшивую улыбку на лицо и ушла оттуда с высоко поднятой головой, думая, что с меня достаточно. Я здесь закончила.

Что с ним не так?

Я десятки раз оказывалась рядом с Эйденом в его плохие дни. Плохие дни Эйдена Грэйвса не были в новинку или чем-то особенным. Даже тренировки с командой «Три Сотни» были для него серьезным делом. Каждая ошибка, что он совершал, была подобна удару в его душу, и он зацикливался на этом. В прошлом он часто говорил подобное в интервью, как лежит в кровати и снова и снова проигрывает в голове игру, пока не засыпает.

Он капризничал в солнечные дни, и когда было облачно. Я могла бы справиться с ворчливым мужчиной, который предпочитал собственную компанию. Обычно он просто пялился и немного рычал.

Не проблема. Он не бросался вещами и не кричал.

Но вести себя со мной как мудак на публике? Говорить подобное? Это было в новинку даже для него, и, вероятно, поэтому я так плохо с этим справлялась. Иногда худшее то, что тебе приходится выслушивать, завернуто в сладкий тон и спокойные голоса.

Из здания я вышла рассеянная. Я даже вела машину, бормоча себе под нос. Двадцать минут спустя я заехала в микрорайон, где жил Эйден, и как обычно припарковалась на улице. Когда открыла входную дверь, поняла, что что-то не так, когда охранная сигнализация не запищала.