В дверь стучат, а затем мамин голос глухо вопрошает:

– Маш, ты скоро?

Сплевываю пасту в раковину и кричу:

– Не накрасилась даже! Что там?

– Егор не умывался.

– Он сказал, что умылся!

– Он не…

Вспыхнув раздражением, отпираю дверь и выговариваю:

– Не понимаю, в чем проблема, пусть идет в другую ванную!

Мама вздыхает и просительно изгибает брови:

– Солнышко, ты знаешь, он не любит там.

– Блин! – я захлопываю дверь прямо перед ее носом.

Полощу рот, наскоро умываюсь, забираю с собой косметичку, флакон с тоником и ватные диски. Каждое движение сопровождаю раздраженным ворчанием. В этой семье невозможно построить планы или хотя бы элементарно привести себя в порядок!

Распахиваю дверь и рычу:

– Пожалуйста! Все ради вас!

– Спасибо, солнышко, – мама говорит мягко, но я только возвожу глаза к потолку.

Ее солнышко в этом доме – чистая терпила. Все лучшее – детям, верно? А я давно уже таковой не являюсь. Примерно лет двенадцать, как Егор родился.

У себя в комнате быстро крашусь, стараясь игнорировать детские вопли с кухни. Рисую фиолетовые стрелки, чтобы мои зеленые глаза смотрелись ярче, и собираю волосы у лица в высокую «мальвинку». Свободные пряди мягкими густыми волнами ложатся мне на плечи. На самом деле мне нравятся мои волосы, вот если бы только не их дешевый медный цвет…

Я надеваю брюки палаццо, короткий топ, а белую рубашку сверху застегиваю на все пуговицы. Ее после выхода из дома я, конечно, сниму. Но родителям знать об этом необязательно.

– Маня, мы готовы! – орет мелкая.