Светлый фон

Адрия усмехается:

– Как теперь пытаешься заставить поверить ты?

Мартин цепенеет, чувствуя, как внутри все наливается багровой злостью. Злость стягивает удавку, и дышать становится труднее, кровь яростно клокочет внутри. Это не то состояние, которое ему нужно, не то, чего он хочет, и куда должен прийти, пока не потеряет себя окончательно.

Вдох-выдох.

Мучительное ожидание, когда муть внутри вновь осядет и получится мыслить здраво.

– Нет. Я не посягаю на твои мысли. Я хочу помочь тебе. Ты не заслуживаешь того, что сделали другие, что сделал я. Адрия, я не надеюсь, что ты изменишь свое мнение обо мне, – твое право думать так, но позволь мне помочь. Мне нечего терять. Сегодня Чарли вызовут на допрос, и весь город узнает, что я предал друга. И это то, чего уже не изменить, это просто случится. Ты сможешь насладиться этим триумфом, сможешь презирать меня вместе с другими, но будет глупо, если ты не воспользуешься этим моментом.

Адрия смотрит на него не моргая, и одному черту известно, о чем она думает.

– Я рассказал детективу Тернеру все: от стадиона до парковки, от того, как ты спасла моего брата, до того, как я избил Чарли. От злосчастного видео до вечеринки. Он знает мою часть истории, и тебе остается только рассказать свою. Ты можешь не делать этого назло мне. Но не делай этого назло себе.

Она, наконец, вспоминает, что ее ладонь находится в руках Мартина, и будто оказывается сконфужена этим фактом. Мартин наблюдает за Адрией, желая сделать что-то большее, чем слова, чем признание, которое будет стоить ему самому так много, что масштаб последствий даже сложно оценить. Это все неважно. Важно то, что не сделать всего этого было невозможно. Невозможно было и дальше оставаться человеком, который относится к происходящему наплевательски. К тому, как отец унижает мать. Как Чарли использует людей вокруг себя. Как все они используют Мартина, пока он убеждает себя, что ему все равно, ему так удобно.

К сожалению, ему не все равно.

И он так не хочет, чтобы все равно было Адрии.

Роудс не вырывает своей ладони из его рук, только молча глядит на них, точно пытаясь оценить, что чувствует на этот счет. Мартин не мешает ей, просто наблюдает и молчит.

И молчат они долго.

Пока, наконец, ее ладонь медленно не выскальзывает из его рук.

Мартин тоскливо смотрит на Адрию, когда она поднимается. Он все еще ощущает призрачное тепло на пальцах. Прикосновение, которое кажется ему последним. Потому что ничего больше он не заслужил – ни прощения, ни шанса оказаться не таким жалким.

Адрия отходит в сторону, пошатываясь, как дрожащий лист на ветру. Молчит долго, глядя на входную дверь старого дома, которая так и остается распахнутой. Затем бросает долгий взгляд на стекло пикапа, изрезанное трещинами, на сбитое боковое зеркало и солидную вмятину на двери. А потом она хмурится и оборачивается к Мартину: