– Если ты хочешь, чтобы я ползал за тобой, – сказал я ей, – этого никогда не случится. Я никогда не буду твоей комнатной собачкой. Так что можешь плакать сколько хочешь. Это ничего не изменит.

Она даже не отреагировала на это, просто отвела взгляд и шмыгнула носом, словно изо всех сил старалась не заплакать, но мне уже порядком надоело, что она плачет… Плачет и не подпускает меня к себе, чтобы я мог просто помочь.

– Ты знаешь, почему я продолжал писать тебе? – спросил я ее. – Все эти годы… даже когда ты так и не ответила? – Она посмотрела на меня сквозь навернувшиеся слезы. – Через некоторое время… в значительной степени я делал это, чтобы помучить себя.

– Не… – сказала она. – Не говори так.

– Я делал это, чтобы напомнить себе, почему я должен остановиться. Потому что каждый раз, когда я писал, что думаю о тебе, или хотел поговорить с тобой, или сожалел о том, как все сложилось, а ты не отвечала, это было еще одним ударом в мое гребаное сердце. Но мне надоело быть мазохистом, Джесса. Если ты снова хочешь оставить меня в таком состоянии, я не стану ждать твоего возвращения. Ты хочешь гулять, веселиться со своими друзьями и разъезжать по всему миру, никого не подпуская к себе, включая парней, с которыми ты трахаешься, – делай что хочешь, но я не стану за тобой гоняться.

Джесса встала и вышла из комнаты. Я не последовал за ней, хотя все во мне брыкалось и кричало, чтобы сделать это.

Ведь что, если я не сделаю этого и она уйдет?

К черту. Если все, чего она хотела, – это сбежать, то меня в любом случае ждал целый мир страданий. С таким же успехом можно покончить с этим поскорее.

Так что я вымыл наши тарелки после завтрака, как будто все было в порядке вещей. Потом я просто постоял на кухне, уставившись в стену.

После этого я сломался. Это не заняло много времени.

Я обошел дом, проверяя каждую комнату, в панике думая, что отпущу ее. А что, если я застану ее собирающей вещи? А что, если она свалит к чертовой матери навсегда?

Я нашел ее в своем кабинете. Она сидела, откинувшись на спинку стула, за моим столом, и смотрела на стену напротив, где висел ее портрет. Огромный портрет, который нарисовала Кэти… тот, который я привез домой, когда она была вчера на съемках.

– У тебя мой портрет, – тихо сказала она, перестав плакать и с удивлением переведя взгляд с картины на меня.

– Я думал, ты уходишь, – равнодушно сказал я.

– У тебя мой портрет, – повторила она.

– Да. Что ж… Их отсканировали для всего необходимого: альбома, футболок и всего прочего. Я подумал, что Кэти не нужно хранить их все в своей студии. Знаешь, ей, наверное, нужно больше места…