– Черт, ты сломал ей ребро…

– Сейчас это наименьшая из проблем, – отвечаю я, нащупывая вену на локтевом сгибе.

Ну же. Где ты?

Вытерев рукавом халата выступивший на лбу пот, продолжаю.

– Где реанимация?

– В пути, – говорит Грант, и по голосу слышно, как он напряжен. Где вена, где она…

Нашел!

– Вставляю катетер!

Белла с Грантом дружно выдыхают от облегчения. Набираю в шприц адреналин и делаю инъекцию.

– С какой разницей мы с Лорой пришли? – сосредоточенно спрашиваю я.

На мгновение задумавшись, Грант отвечает:

– Где-то в минуту. Твой лифт приехал почти сразу после того, как она ушла. – Он громко сглатывает и встречается со мной взглядом. Мы оба задыхаемся – от беспокойства, страха, напряжения. – Сколько ты меня звал? – спрашивает он, и видно, как он боится ответа.

– Я успел сделать два цикла реанимации. – Значит, к тому времени мозг Лоры находился без кислорода около двух минут. Сейчас – четыре.

Гибель клеток в коре головного мозга начинается через три минуты, и нам прекрасно известно, что необратимые повреждения становятся заметны не сразу. Как правило, мозг может прожить без кислорода до десяти минут. Каждая секунда отдаляет Лору от меня все больше.

Грант продолжает выполнять компрессии грудной клетки, потом на секунду останавливается – посмотреть, не забилось ли сердце. Линия ЭКГ остается прямой.

Лора не реагирует на адреналин. Ввожу еще одну дозу.

– Нэш, – предостерегающе начинает Грант. – Если она не…

– Не смей так говорить! – набрасываюсь на него. – Я знаю, что будет! Не смей так говорить! – повторяю отчаянно, потому что не хочу думать, что может произойти, и снова наклоняюсь к лицу Лоры. Она такая бледная…

«Почему ты не послушала меня?» – спрашиваю в отчаянье, мысленно обращаясь к ней.

«Почему я был таким трусом?» – спрашиваю себя, крепко стиснув зубы.