Мэддокс наклонил голову, чуть улыбаясь:
– Почему ты думаешь, что я спал? Я видел, как ты вышла из палатки.
Энджи снова шлепнула его по плечу.
Он сунул руки в карманы и огляделся:
– Надо оцеплять больший периметр.
– Просто мои мысли читаешь.
В молчании они разглядывали обнажившуюся прекрасную лесную почву, вывернутый и отогнутый, как угол ковра, толстый мох, торчащие из земли кости. Этого человека тоже кто-то любил.
– А какие еще мысли тебя посетили? – со значительной интонацией поинтересовался Мэддокс.
– Мне казалось, «о чем ты думаешь?» – чисто женский вопрос, – парировала Энджи.
Мэддокс покосился на нее:
– Вот не знал, что ты поклонница стереотипов, Паллорино!
Энджи фыркнула и тоже спрятала замерзшие руки в карманы.
– Ну, я жалела, что это не мое расследование.
– Так ведь и не мое тоже.
– Ты же понимаешь, о чем я!
Высоко в плотных смыкающихся кронах пронзительно вскрикнула пустельга, и ветер шевельнул ветки, обдав Энджи и Мэддокса небольшим душем из скопившихся капель.
– Хочется же узнать, что с ним случилось, – сказала Паллорино, кивнув на останки. – Как думаешь, сколько он или она здесь лежит?
Мэддокс задумчиво сжал губы.
– Возможно, не первое десятилетие. Зависит от кислотности почвы, от погоды, от того, насколько холодными были зимы и засушливыми летние месяцы…
Вдалеке послышалось нарастающее урчание моторов. Мэддокс с Энджи обернулись на звук.