Паллорино пожала плечами:

– Не исключено.

– Ну, он прямо как Пиктон – тот скармливал трупы свиньям, которых продавал на бекон, а люди ели и нахваливали… – Хольгерсен остановился у своей машины и пискнул пультом. – У Пиктона на ферме тоже проводили масштабную операцию, нагнали экспертов. Пиктон, кстати, был связан с «Ангелами ада»… Наверное, скоро и останки с рыбьей фермы выдавать начнут?

– Да, – отозвалась Энджи. – Родственники хоть смогут их похоронить.

Хольгерсен несколько мгновений смотрел ей в глаза, затем открыл багажник. Мэддокс положил туда их сумки. Кьель распахнул дверцу водителя, но садиться не торопился:

– Слушайте, а мамаша Каганова – она что, в курсе была?

– Угу. Уже начала сотрудничать со следствием. Жена Каганова тоже знала, и дочь и жена Загорского что-то подозревали.

– Ну, блин… И молчали! Во семейка, куда там коза ностре… Боялись пикнуть после своих сибирских «гулагов».

– Каганов их обеспечивал, – объяснил Мэддокс, подходя и открывая дверцу для Энджи. – Одной рукой охранял, другой карал в случае чего. Нарциссист с замашками диктатора. Они хорошо знали, на что он способен.

Энджи глубоко вздохнула. В ней тоже гены Каганова, но есть и частица матери. И деда. Данек Ковальский был политическим героем своего времени. От этого легче дышалось: если ее отец – чудовище, это не значит, что и Энджи монстр.

– Я могу и сзади поехать, – тихо сказала она Мэддоксу.

– Да ладно, садись вперед!

Она села на пассажирское сиденье. Мэддокс подхватил Джека-О.

– Дай мне его подержать, – попросила Энджи.

Детектив замер и поглядел на нее. Невысказанное ощущение родства возникло между ними. Мэддокс положил Джека-О ей на колени, наклонился, поцеловал в губы и прошептал:

– Ты думай давай.

Энджи улыбнулась:

– Я думаю.

Мэддокс захлопнул дверцу и сел сзади. Заведя мотор, Хольгерсен спросил:

– А чем ты теперь будешь заниматься, Паллорино?