– Ну? – настаивала она.

Он еще немного сопротивлялся, прежде чем наконец ответил:

– Я приехал раньше, чтобы доставить тебе удовольствие.

– Что ты имеешь в виду, говоря «доставить мне удовольствие»?

Кайден отвел глаза в сторону. Затем он вернулся к делу, которым занимался до того, как она его прервала. Он наполнил водой вазу из граненого хрусталя, поставил в нее цветы и разместил ее на столе рядом с бумагами и конвертами с письмами, которые Хоуп использовала каждый день в своей переписке. От цветов, символизирующих начало весны, исходил сладкий, свежий аромат, наполнявший воздух вокруг.

– Я решил загладить свою вину перед тобой. У меня не было времени до нашей свадьбы, чтобы… как вы это называете?.. – Он посмотрел на нее немного исподлобья, криво улыбнувшись. – Ухаживать за тобой.

Она впала в легкое оцепенение.

– Погоди, эти цветы от тебя?

– А ты думала – от кого?

Хоуп отвела взгляд.

– Не знаю, – тихо сказала она. – Просто это на тебя не похоже.

Она заметила, как между ними повисло странное молчание.

– Пожалуй, нет, – признал он. Тон его голоса отражал некоторую меланхолию. «Словно раскаивающийся ребенок», – подумала Хоуп. – Тебе они нравятся?

Услышав в его голосе теплую надежду, Хоуп сдержала улыбку.

– Глэдис родом из Корнуолла. Там у них есть традиция использовать ландыши на весеннем балу. – Хоуп провела рукой по ободку вазы, погружаясь в воспоминания. – Она всегда дарила их мне, так как праздник обычно совпадал с моим днем рождения.

Кайден притих.

– И когда у тебя день рождения?

С неохотой Хоуп ответила:

– Он уже прошел… он был неделю назад.

Она тут же пожалела, что сказал ему. Дома только Глэдис и Генри каждый год пытались сделать этот день чуть более приятным. Разумеется, за спиной у ее родителей. А Хоуп настолько привыкла все скрывать, что не рассказала никому, даже Эвелин и Алисе, что ей только что исполнилось двадцать два года.