Игра продолжается. Наша команда пытается протолкнуть шайбу в ворота «Калгари», но Миллер вставляет клюшку Оуэнсу между ног. Фанаты вскакивают с мест, гудят и требуют пенальти.

Когда вратарь «Калгари» ловит шайбу, раздается свисток, и я отворачиваюсь, чтобы хлебнуть воды, а заодно заглянуть в глаза сидящей за стеклом Пиппе. Она улыбается и слегка мне машет, а я киваю ей и поливаю водой маску, думая, как же классно она смотрится в этом свитере. В моем свитере. Моя грудь сжимается при одном взгляде на нее. Она сидит и поддерживает меня, с гордостью нося мое имя.

Эта девчонка для меня – все.

Игроки выстраиваются, чтобы продолжить игру, и я тоже занимаю свою позицию. Звучит свисток, и Миллер роняет одного из наших ребят.

Он как будто даже не старается. Ему как будто наплевать на хоккей. Когда ему не плевать, его не остановить, и именно поэтому его, видимо, и держат в чертовой команде. Но та пламенная любовь, которую он испытывал к игре, погасла.

Наконец его удаляют с площадки, и весь стадион орет и свистит. Люди колотят кулаками в стекло, а он стряхивает перчатку, прежде чем показать им средний палец.

Я резко вдыхаю. Теперь я понял. Он вытворял ту же хрень, когда мы были подростками. Его отец говорил ему какую-то гадость, и он выходил на лед расстроенным. Он бросается на игроков, распаляет фанатов и строит из себя злодея ради того, чтобы все увидели его таким, каким он видит себя. Этот парень себя ненавидит, а здесь просто нарывается, надеясь получить то, что, по собственному мнению, заслуживает.

Когда его двухминутный штраф заканчивается, он возвращается в игру, мгновенно хватает клюшку и сразу же направляется к моим воротам. Он швыряет в меня шайбой – мне везет, и она стукается о штангу. Через минуту он уже бьет меня клюшкой.

Я вспыхиваю от раздражения, и кровь шумит у меня в ушах. Свисток звучит приглушенно, потому что толпа вокруг нас ревет и стучит в стекло.

– Какого черта? – вмешивается Оуэнс, кидаясь к Миллеру.

В глазах Миллера я читаю вызов. Воздух между нами трещит, искрится и гудит от напряжения.

– Что такое, Штрайхер?

– А ты, мать твою, не в духе? – Я хлопаю Оуэнса по плечу, чтобы он не вмешивался, и он отъезжает назад, наблюдая за нами. Остальные игроки нарезают круги, смотрят и выжидают.

– Драка! Драка! Драка! – скандируют фанаты из-за стекла.

Драка, которую я учуял в воздухе, будет между мной и Миллером.

Мы дрались только однажды. Нам было по шестнадцать. Он явился на тренировку в паршивом настроении после разговора с отцом и исполнял все то же дерьмо, что и сегодня вечером.