Нас всегда было двое – я и мама. Я со всем справлюсь. Всегда справлялся.
* * *
Приняв душ и переодевшись, выхожу из спорткомплекса, чтобы где-нибудь перекусить, а потом вздремнуть дома, прежде чем вернуться в зал. Я шагаю по дорожке, ведущей из спортивного комплекса на улицу, и вдруг слышу шум, исходящий от помойки.
Из мусорного контейнера торчит коричневый собачий хвост. Когда я прохожу мимо, собака отрывается от мусора, поднимает голову и смотрит на меня. Вся морда у нее в макаронах с сыром.
Собака виляет хвостом, и я отворачиваюсь. Ее темно-карие глубокие глаза светятся дружелюбием. Породу определить трудно. Весит она килограммов шесть. Возможно, помесь лабрадора со спаниелем. Одно ухо короче другого.
Собака делает шаг вперед, я – назад.
– Ни за что, – говорю я ей.
Собака падает на землю, переворачивается, демонстрируя пузо, водит хвостом по тротуару и ждет, что я почешу ей живот.
Где ее хозяин? Я оглядываюсь в переулке, но мы одни. Я морщу нос, разглядывая ее. Даже не считая макарон, ее морда сальная и грязная. У нее слишком длинная шерсть, спадающая на глаза, и даже несмотря на то, что ей явно нужна стрижка, я вижу, насколько она худая.
У меня в груди все сжимается, и мне не нравится это чувство.
– Не надо это есть, – киваю я на мусор и хмурюсь. – Тебе станет плохо.
Она высовывает розовый язык, и он повисает набок.
– Иди домой.
Я говорю строго, но она по-прежнему ждет почесывания.
У меня сердце кровью обливается, но я пытаюсь отбросить эмоции.
Но все-таки я не могу оставить ее здесь. Ее может сбить машина или задрать койот. Она может что-то съесть, и ей станет плохо.
Общество охраны животных должно ее принять. Я достаю телефон и, недолго погуглив, нахожу ближайшую точку.
– За спорткомплексом в центре найдена собака, – сообщаю я ответившей мне женщине. В центре Ванкувера только один спорткомплекс, так что она поймет, о чем я. На том конце провода слышен собачий лай. – Может ее кто-нибудь забрать?
Женщина смеется.