– Нет, получит, – качает головой он.
Мир замирает.
– Что?
– Когда придет время, она все равно его получит, ну если только не совершит убийство.
– Не понимаю. Она… Ей пришлось все лето со мной работать. Доказывать Джефферсону, что она чего-то стоит, обхаживать мать…
– Ага, я не протестовал, потому что, хоть и не хочется этого признавать, Оливия жутко избалована. Она не понимает, как жить в этом мире, не знает цены вещам, не представляет, что такое работа. Ей просто необходимо было поработать с таким электровеником, как ты. – Я открываю рот, а у него на щеках снова проступают ямочки. – В общем, я мог бы вмешаться и напоминать ей, что, даже если фонд она не получит, дед все равно не оставит ее с носом и поможет запустить бизнес, но у вас с ней вышел отличный тандем. Она многому научилась, сразу было видно, что хоть она этого и не признает, работать ей нравится, к тому же я понял, что рано или поздно вы поладите и подружитесь.
– Ты знал… что мы поладим?
– Думаешь, я стал бы встречаться с женщиной, которую моя дочь ненавидит?
Я морщу нос.
Вообще-то я все время об этом думала. Гадала, чего это он так старается построить со мной отношения, зная, что мы с Оливией на ножах.
– Камила, я бы никогда – никогда! – не стал встречаться с женщиной, если бы интуитивно чувствовал, что мы с дочкой всегда будем из-за нее ссориться. Я люблю тебя, безумно люблю, но всегда выберу ее.
У меня нет возможности обдумать эти слова, потому что он все еще говорит.
– Я знал, что вы собачились. Знал, что поначалу она портила тебе жизнь, и ты ей наверняка тоже. Но ей-богу, Кам, я всегда верил, что вы подружитесь. Хотите верьте, хотите нет, но вы, блин, очень похожи.
– Ничего подобного…
Он качает головой, на щеках красуются ямочки.
– А я говорю, вы одинаковые. Бросаетесь на любого, кто бросится на вас. Таскаете на плечах груз прошлых обид. Страдаете от того, что вас много лет назад обидел какой-то богатый придурок. Тебя – тот урод, а Ливи – ее легкомысленная мать, которую больше волновали деньги и статус, чем собственная дочь. Вы обе выстроили вокруг себя высоченную стену и никого за нее не пускаете. Обе прячетесь за множеством масок и определенно должны были найти друг друга, чтобы это понять.
С каждым его словом мое сердце стучит все громче. Наконец он тоже опускает руки в ящик и сжимает мои пальцы.
И от его прикосновения мурашки на коже и в душе, наконец, исчезают.