Эмма, кажется, слабела и бледнела с каждой минутой. Селия и Аннализа, не сговариваясь, изо всех сил подбадривали ее веселой беседой. Селия, как и ее мать, любила откровенные шутки – кроме дочери, никто больше не мог рассмешить Аннализу до слез. Каждая улыбка Эммы становилась победой, словно смехом они покупали ей еще несколько минут жизни.

Они не говорили лишь об одном – о Томасе.

Эмма уже перестала о нем спрашивать.

Увы, даже самой веселой улыбке Эммы чего-то не хватало – ведь всю жизнь она хотела только одного – любви брата.

Аннализа не делала вид, что понимает Томаса – он до сих пор был таким же непредсказуемым, как и в первый день их встречи. Однако одно она знала точно – он оставит Эмму умирать, не повидавшись с ним. Он никогда не отвечал на письма. Никогда не звонил. И точно никогда ее не простит, как бы ни уговаривали Аннализа и Селия. И хотя Аннализа не осуждала его за это решение, но, конечно, ей было грустно.

У них была хорошая – даже замечательная жизнь. Томас оказался прекрасным учителем – он искренне гордился тем, что наставляет детей, в которых будущее страны. Но призраки прошлого никуда не уходили. Во время войны он во многом изменился. Больше не было Его Сиятельства из их первой встречи в музее. Возникало чувство, что Томас счастлив на девяносто девять процентов, и их жизнь была идеальной тоже на девяносто девять процентов, однако тень прошлого никогда не оставляла его надолго, и Аннализа смирилась с тем, что теперь так будет всегда.

Селия поднесла Эмме стакан, и вода потекла по подбородку. Вытерев ее салфеткой, Селия сказала:

– Сегодня мы попробуем попасть в «Ивентайд».

Она имела в виду свой любимый ресторан в Портленде, куда ее впервые привела Эмма.

– О, я бы отдала все что угодно, чтобы полакомиться напоследок рулетом с лобстером.

– Мы тебе принесем, – пообещала Селия.

Эмма чуть было не сказала что-то вроде «тогда поторопитесь», но вместо этого нашла руки Аннализы и Селии. Все трое обменялись взглядами, и у Аннализы появилось невыносимо грустное чувство, что они делают это в последний раз. Это конец. Эмма с ними прощается. Она снова возблагодарила Бога за то, что он позволил Эмме вернуться в их жизнь.

– Я люблю вас, девочки, – сказала Эмма, всматриваясь в них по очереди.

По щеке Аннализы скатилась слеза. Они с Селией подались вперед со словами «мы тоже тебя любим» и обняли Эмму как могли – ее исхудавшее тело почти скрылось в их объятиях.

Кто-то встал в дверях, и все обернулись.

– Дайте нам еще… – начала говорить Аннализа.

Томас Барнс, который уже приближался к семидесяти годам, но выглядел моложе, шагнул в комнату с шапкой и курткой в руках. Аннализа едва не упала со стула. Томас улыбнулся жене и дочери и перевел взгляд на женщину на кровати.