– Даже не попрощаешься? – спросила она.

– Это ты хочешь попрощаться, а не я, – сказал Колин и повернулся к ней лицом.

На какое-то время между ними повисло молчание, подобного которому не случалось раньше. Траурное молчание по былой любви. Тара снова подумала, что совершила ужасную ошибку. Горе накрыло ее, и она не знала, как справится с ним в одиночку.

– Знаешь, я в самом деле думал, что мы с тобой справимся, – преодолев что-то в себе, сказал Колин.

– Я тоже так думала.

– Такое вот «всегда и навеки».

Тара не знала, что сказать, и боялась, что не выдержит.

– Может быть, у звезд, которые горят ярче других, срок жизни вдвое короче, – наконец сказала она.

Колин не ответил. Тара и хотела бы залечить те раны, что нанесла ему, но она и сама была ранена, и ей, чтобы не истечь кровью, пришлось зашить собственное сердце.

– Если бы можно было начать сначала, ты сейчас села бы на мой мотоцикл? – спросил Колин.

Тара не могла ответить на этот вопрос. Она не жалела о том, что сделала тогда… Но чем все закончилось? Разбитым сердцем и отчаянием.

– Я не знаю, что ответить, – выдавила она наконец.

Колин, похоже, ждал другого.

– Из всех пабов в Ирландии меня угораздило зайти в твой, – сказал он со слезами в голосе.

И хотя Тара делала все возможное, чтобы сохранить самообладание, слеза скатилась по ее щеке. Она снова ощущала пустоту в груди и боялась, что теперь эта пустота поглотит ее целиком. До нее лишь теперь в полной мере дошла простая истина: это конец. Она боролась со слезами каждой клеточкой своего существа, отчаянно пытаясь предотвратить прорыв плотины.

– Прежде чем подпишешь соглашение о раздельном проживании, загляни в гараж. Я там оставил кое-что на память о себе, – сказал Колин.

Он одарил ее горькой улыбкой, надел шлем и завел мотоцикл. Глядя ему вслед, она чувствовала, как теряет остатки самообладания. Десять минут назад у нее не было никаких сомнений в том, что она приняла верное решение, но теперь все тонуло в тумане. Повернув ключ зажигания, Тара молилась, чтобы слезы не ослепили ее по дороге домой.

Пустой, холодный дом в Хиллкресте как будто насмехался над ней, и стены, казалось, шептали о ее несчастьях. Впервые в жизни Тара была по-настоящему одинока и совсем одна. Ситуация давила, изоляция грозила затянуть в пучину меланхолии. Ей казалось, что жизнь потеряла всякий смысл, и вся ее сложная система убеждений оказалась ошибочной.