— Да.

— Странная и не подходящая?

— Точно. — И снова теряю контроль и начинаю плакать. — Но вот теперь, вместе, мы имеем смысл.

Руки Колетт неловко ласкают моё лицо, пытаясь вытереть слёзы.

— Я знаю, тебе нравится вставлять вещи в дырки, но если говорить о том, кто тут более жёсткий… тогда я бы сказала, что твоя мать — это я, а ты — мой Френк.

— Ладно. — Я соглашаюсь, чтобы она осталась со мной. Целую её в губы и рыдаю у неё на устах. — Ладно. Как скажешь.

Мы улыбаемся друг другу, поглощённые взглядом. Минуту. Две…

— Эй, а почему ты не умираешь?

Говорю это, как есть.

— Ого, не становись таким романтичным, пожалуйста.

— Нет, серьёзно.

Колетт тоже открывает глаза, удивлённая, резко осознавая, что я прав.

Наши руки, всё ещё вместе, движутся к её груди, где пятно крови уже высохло.

Мы одновременно поворачиваемся к моему отцу.

— Почему она не умирает?

Он трет лоб, задумавшись.

— Потому что она разрушила своё проклятие, — вмешивается мама. Она смотрит на Колетт, и я почти уверен, что в её голосе и взгляде есть что-то похожее на восхищение. — Викториус не может повернуться против своего создателя. Он не может ему навредить. Она разрушила свою служебную зависимость, ту самую связь, которая их связывала, именно тогда, когда вонзила нож, перед тем как убить его и уйти с ним.

Теперь папа смотрит на маму с гордостью, восхищённый её выводами. Он подходит, чтобы обнять её за плечи и поцеловать в макушку. Затем он оглядывает нас.

— Битва титанов наконец-то имеет победителя. Самую сильную волю. — Он кивает, задумчиво. — Викториус со всеми его преимуществами, но свободный. Викториус, способный создавать таких, как он, без хозяина, которому служить.

Я моргаю, переваривая всё это. Она укладывается у меня на коленях и закрывает глаза, всё ещё усталая, но крепко цепляясь за эти слова, повторяя их в голове: свободная. Я вижу, как она улыбается, прижавшись к себе.