Видимо из врожденной злокозненности, Давид меня одну не оставил, потеснил, забравшись ко мне в ванну и усадив к себе на ноги, поскольку ванная хоть и просторная, но не настолько.

Молчу.

Смысл что-то говорить? За меня тут м так все решат и, если надо, в нужную позу согнут.

– Василиса, не стоит на меня дуться. Я должен был это сделать, чтобы вы знали, с кем имеете дело и не имели на мой счет лишних фантазий. Да, я именно такой, надеюсь, ты это примешь. В целом же, то что было – это максимум, на который я могу именно тебя испугать или склонить в силу своей каверзной и игривой натуры. Все остальное только по твоему желанию. Но совсем без подобных сторон интимной жизни мне будет скучно. Что-то по-настоящему жесткое я стану практиковать, если понадобится, только на чужих.

Чужих? Я своя? И то есть совсем жестко Крамер будет иметь только случайных баб?

– Под чужими я подразумеваю сильно провинившихся сотрудников, врагов и просто очень глупых людей, зачем-то решивших встать на моем пути.

Продолжаю угрюмо молчать.

В теплоте ванной настолько оттаяла, что чувствую, как по щекам начинают катится слезы.

– Я бы хотела побыть одна, – наконец, произнесла я, собравшись с силами.

К чести Крамера, он ушел без лишних вопросов, слов и лживых утешений.

Оставшись одна, вздохнула намного спокойнее. Давид жесток, властен, эгоистичен и, похоже, он еще сдерживался, чтобы меня раньше времени не спугнуть, а сейчас начинает проявлять характер в полной мере.

Не знаю, что делает и как быть. В принципе, я все это и так знала понимала, но одно дело знать, а другое – испытывать на себе.

Там, в подвале, больно мне не было, скорее наоборот, но было унизительно.

Пока я в Германии смысла куда-то уходить нет – у меня все вещи и личные деньги остались на родине. С собой только мелочь.

Несколько дней рядом с Крамером уже ничего не изменят. Решение принято.

В ванной сидела очень долго, а когда поняла, что еще немного, и превращусь в русалочку, выбралась из воды, нашла халат и завалилась спать в ближайшей гостевой спальне. Ощущаю себя потерянно, на душе грусть и тоска.

Род утро пришел Крамер. Разбудил поцелуями. Голый забрался ко мне под одеяло. Поцелуев было много, невыразимо нежных и в то же время требовательных.

Это было мое маленькое утреннее преступление, потому что все случилось. Утром я сонная, спокойная, а тело и вовсе перестало мне принадлежать, настолько легко и с радостью откликается на любую ласку Давида.

Прочное бессовестное утро, которое я бы посчитала сном, после того как Крамер ушел, а я вновь уснула, но проснувшись от ярких солнечных лучей, обнаружила, что пол комнаты полностью уставлена огромными букетами алых роз, на тумбочке поднос с завтраком чашечка с ароматным кофе исходит паром, а рядом с ней открытая бархатная коробочка, внутри которой кольцо с огроменным бриллиантом.