- Спасибо, сынок. Позаботился о папке. Нож в спину сунул и леденец протянул, - отец едва заметно дернулся, прижав левую руку локтем к боку, и продолжил сдержаннее: - Знаешь, Илья. Я хорошо помню, как однажды ты уже совершал безумные поступки. Тогда я думал – моя ошибка, пережал. Но если ты так и не научился отделять мух от котлет – я бессилен. В конце концов, каждый жрет там, где ему нравится: один в ресторане, другой на помойке… Будь любезен – уйди! Ольгу Андреевну попроси зайти.

Илья медленно кивнул, чувствуя нарастающее беспокойство. Но не посчитал возможным что-то спрашивать. Извиняться тоже не стал – не представлял как. Знал, что бесполезно. И знал, что это теперь уже точно конец. За все в жизни однажды приходится платить. Вот сейчас его время.

Он молча встал и вышел из кабинета. Через минуту в дверях показалась Ольга Андреевна со стаканом воды и каплями.

- Догадалась, - благодарно кивнул Макаров-старший и выпил лекарство. – Домой поеду. Зови Саныча.

Саныч тоже явился предельно быстро. Будто бы сейчас весь персонал стоял на стрёме. Впрочем, едва ли могло быть иначе. Слухи распространяются молниеносно. И то, что в обед знал один только Евгений Степанович, к вечеру смаковалось даже уборщиками. Не каждый день царевич Проша кидает своего отца.

Дорога домой времени много не заняла. И все это время Макаров-старший всматривался в то, как по стеклу автомобиля текут струйки воды – к вечеру неожиданно начался ливень. Он все еще помнил те жуткие, наполненные ужасом дни, когда они перевезли Илью в Мюнхен, где у Макаровых была квартира. Столько лет прошло. Евгению Степановичу всегда казалось, что, если в чем-то и виноват перед сыном, то давно искупил. Многие ли решатся так круто изменить свою жизнь оттого, что чадо башкой повернулось?

Уехать за границу. Жить между странами. Чувствовать самоустраненность от дела всей своей жизни. Тогда так было нужно. И он пошел на это, не задумываясь о последствиях.

В сущности, организация нового распорядка в ведении дел прошла почти безболезненно. И постепенно жизнь вошла в свою колею, вернув Макарову-старшему все, чем жертвовал, сторицей.

И главным было взаимопонимание с сыном. Взаимопонимание, в конце концов, а даже не то, что тот взялся за ум и взялся за работу в холдинге. И еще доверие.

Сегодня оказалось, что и взаимопонимание, и доверие были только в его, Евгения Степановича, голове. А в действительности Илья – все тот же избалованный мальчишка, не способный думать о последствиях. И не желающий ни с кем считаться.

Он вошел в дом, сунул Бруновне в руки пиджак и, едва ворочая губами от усталости, спросил: