— Как ирландец, я тебе очень сочувствую, — выразительно сказал Майкл. — Могу добавить к своему сочувствию лопату, чтобы ты вспоминал мою доброту, убирая понячье дерьмо.

— Сердца у тебя нет, — скорбно сказал Зак и хлопнул его по руке, когда Майкл потянулся за новым роллом. — Не лезь в еду пальцами, чему тебя мама учила!

— Она учила меня не связываться с евреями, но я ее не послушал, — ухмыльнулся Майкл и схватил ролл второй рукой.

— Ты ешь мою еду, смеешься над моим горем — наверное, ты скоро придешь и выгонишь меня из дома, и я буду жить на пляже, прикрывая наготу пальмовыми листьями, — продолжил вздыхать Зак.

— Если мой агент будет жить на пляже, значит, мне придется собирать окурки и продавать их бездомным, чтобы набрать мелочь на кусок пиццы.

— У тебя хотя бы будет работа!.. — страдальчески вздохнул Зак.

— Ирландцы не боятся работы — а еврею лишь бы лежать на пляже и нихрена не делать, пока другие пашут.

— Я работал с самого детства! С младенчества! Меня еще не отняли от груди — я уже работал! Моя мать обливалась слезами, глядя, как я разношу газеты — соска в одной руке, газета — в другой!

— Когда я родился, меня бросили в косяк сельди и не вынимали из воды до тех пор, пока я не зажал в каждой руке по самой крупной рыбине, — отозвался Майкл, который море первый раз увидел в семь лет. — А еще по две рыбины мне пришлось поймать пальцами ног.

— Даже не пытайся меня разжалобить! — отрезал Зак. — Ты не рос в еврейской семье! В еврейской семье мать уносит тебя в дом с улицы, если ей показалось, что ты слишком легко одет!

— В ирландской семье мать вообще не выпускает тебя на улицу, пока тебе не исполнится тридцать! — сказал Майкл.

— Я знал, что настанет тот день, когда я пожалею, что связался с тобой, — трагично сказал Зак. — Скоро ты возьмешь нож и вырежешь мне сердце.

— Обязательно, — согласился Майкл. — И отнесу в ломбард — золото нынче в цене.

Зак молча посмотрел на него, поджав губы. Уже не играясь, промокнул уголок глаз пальцем

— Сукин ты сын, — с чувством сказал он. — Какой же ты сукин сын, а.

Съемки начались почти сразу после возвращения Майкла в Лос-Анджелес, и он упал в работу. Он надеялся, что она, как и прежде, поможет ему отвлечься, но что-то было не так. После «Баллингари» все было не так. Прежняя роль Крюка казалась ему тесной. Герой был предсказуемым. И хотя Майкл старался, как и раньше, изучить образ и наполнить его смыслом, выходило не очень: если он пытался поговорить с режиссером, чтобы добавить пару деталей, хоть немного изменить слова — от него просто отмахивались. Отступать от выверенного, вылизанного, пошагово посчитанного сценария никто ему не давал. И ему приходилось катиться по проложенным рельсам, больше не чувствуя прежнего драйва.