Однако от них легче не становилось.

Как уснула, не помню. Зато помню, как проснулась. Во вчерашней одежде, испачканной краской. От нее пострадало и постельное белье — пятна и разводы на простыне и подушке.

На часах одиннадцать. В квартире почему-то беспорядок, в голове, кстати, тоже. Да и за окном серо и тоскливо.

Я с равнодушием собрала белье и направилась в ванную. Загрузила стиральную машинку, разделась, раскидывая одежду по полу, и залезла под душ.

Теплые капли били по коже, я натирала тело мылом и… Заплакала. От так яростно накатившего бессилия, от осознания того, что счастливым Льва может сделать кто-то другой. Не ты, Дашка!

Ну что, довыпендривалась? Плачешь теперь? Ну-ну… Ну-ну.

Смыв мыло, я отключила воду и вылезла из ванны. Неудобно наступила, поскользнулась и приземлилась у двери, царапая углом корзины для белья плечо… Громко чертыхнулась и опять заревела. Не столько от боли физической, сколько от досады и обиды. И тут услышала, как в моей квартире надрывается дверной звонок.

Обернулась полотенцем и босиком прошлепала до двери. Не глядя в глазок, открыла. На пороге стояла улыбчивая Жанка.

— День добрый! — весело сказала она и вошла в квартиру. — Я с маникюра, как тебе? — подружка продемонстрировала свои ярко красные ноготки.

— Красиво, — кивнула я.

Жанка, стараясь касаться подушечками пальцев, неуклюже стянула сапоги и, бросив их посреди коридора, прошла на кухню. Я, поправив полотенце, последовала за подругой.

Жанна включила чайник, села за стол. Внимательно посмотрела на меня и подметила:

— Что лицо такое опухшее? — я пожала плечами. — Плакала?

Я опять промолчала, неосознанно погладила оцарапанное плечо. Оно тут же защипало.

— А это что? — кивнула художница на царапину.

— В ванной поскользнулась.

Жанка почему-то нахмурилась.

— Давай обработаю чем-нибудь и будем собираться.

Вот тут нахмурилась я: