— Да.

— Может, мне приехать? Скажи, куда.

Понижаю голос до шепота.

— Нет… Маш, я просто съезжу кое-куда, кое-что разузнаю…

— Солнце, — теперь в трубке совсем тихо, и Машкин голос звучит тонко и жалобно, — ты меня прости, если я что-то делаю не так. Просто ты закрылась от нас всех, а я чувствую, что тебе нужна помощь. Прости, что давлю, но… Скажи, что с тобой и малышом все в порядке. Не пугай меня. Иначе, я позвоню брату и сообщу, что тебя нужно спасать.

— Маш, — радуюсь тому, что автобус гудит, как трактор, и меня вряд ли кто слышит из пассажиров, — все нормально, честно. Ты обещала не говорить ему… Так что просто поверь на слово. И дай мне еще немного времени. Ладно?

— Ань, мы приедем вечером? Можно?

— Э… ну, хорошо.

— Договорились.

И она положила трубку. Снова приедут. И как им не надоело меня проверять? Убрала телефон в сумку, выдохнула и наклонилась на спинку сидения.

Может, есть в этом какой-то смысл? В словах Маши, что мне нужна помощь. В словах Димы, который убеждает, что жить нужно проще: разругались, подрались, выяснили отношения, помирились. Вся эта недосказанность, разлука, побег от себя самой… это только сильнее отдаляет людей.

Вот живет же Калинин и без этой музыки? Ну, наигрывает что-то временами карандашами на столе. И не мечтает о большем. Глаза у него, конечно, загораются при виде барабанной установки, и раз в год, играя на ней у друзей, он, наверное, чувствует кайф, но не умирает же потом без всего этого? Но, может, просто ему ни выпадал такой хороший шанс продвинуться как Пашке? Не знаю. Возможно, у Димы есть что-то лучшее и большее в жизни, отчего он не чувствует себя ущемленным без музыки. И поэтому ни о чем не жалеет. Может, в этом дело?

— Куда? — Грозный голос остановил меня у турникета.

Хотела перепрыгнуть через него, пока никто не видел, но не вышло. Ой, а беременным, вообще, можно прыгать через турникеты? А то я и из автобуса сейчас так резво сейчас выпрыгивала, почти как школьница. Никак не получается привыкнуть к новому статусу, к новой роли.

«Анна, остепенись, повзрослей, наконец»

— Я… — Прижимаю к себе сумку, подыскивая нужные слова. — К дяде Сереже.

— К какому еще дяде Сереже?

Блин, знала бы, сказала бы. Мы с ним жили в одном доме, на разных этажах. Я, можно сказать, выросла у него на глазах. Кто ж виноват, что фамилию не помню.

— К такому. — Кусаю губы. — Слушай, дай пройти, а?

Мент не спеша вылезает из-за стола и смотрит на меня сквозь окошечко дежурки.