Даша

Я ждала отца Ярика в коридоре детского хосписа. Ровно в полдень он подошел ко входу и тоскливо оглядел здание, потоптался на месте, словно не решаясь войти внутрь. Тогда я помахала ему рукой в окно, и мужчина сдержанно улыбнулся. Кивнув, он нехотя вошел.

– Давайте сюда куртку. Наденьте халат. Здесь так положено.

Мужчина замер, разглядывая разрисованные детской рукой стены. В его голове будто не умещалось понятие хосписа, в который, как считалось, отправляют умирать, и доносящийся из коридоров детский смех.

Он подошел к стенду с многочисленными фотографиями, на которых были запечатлены дети разных возрастов, наблюдающие с улыбками за аниматорами, ребятишки во время поездок в аквапарк и на концерты, и долго смотрел на них, затем внимательно изучил грамоты, благодарности, детские рисунки и только потом, вздохнув, натянул халат.

– Даша, ты думаешь, что мне точно стоит… – запнулся он, не договорив.

– Знаете, я долго думала об этом, – призналась я. – Через неделю у «Дайверсов» концерт с симфоническим оркестром, я хотела пригласить вас туда. Но это… совсем не то. Самое важное, что сделала музыка в судьбе вашего сына, находится в соседнем зале.

– Хорошо, идем! – кивнул мужчина.

Я отворила дверь, и до нас донеслись печальные звуки фортепиано.

За инструментом сидели двое: Ярослав на круглом стульчике и рядом, в инвалидном кресле, мальчишка – худой, бледный, с серыми кругами под глазами, в белой бандане, прикрывающей лысый череп, и зеленой больничной пижаме. Бровей у парнишки не было, и на изможденном лице выделялись огромные голубые глаза.

Ярик играл «К Элизе» Бетховена, а парнишка просто слушал, улыбаясь побелевшими губами. Слева от фортепиано сидели его родители: отец обнимал мать, и оба с трудом удерживали слезы.

– У него нет сил играть, – объяснила я на ухо мужчине, – поэтому он просто слушает, как Ярик играет.

Мальчишка внимательно следил за движениями пальцев Ярослава, и его собственные пальцы едва ощутимо подрагивали, словно повторяя их.

– Никто не знает, почему, но так бывает, что перед самым концом выдается несколько часов или дней, когда им вдруг становится лучше. Ванечке осталось недолго, но сегодня он может сидеть, может разговаривать, и даже боль отступила, дав ему короткую передышку.

Мужчина прислонился спиной к стене, не решаясь пройти в зал. Он слушал удивительную мелодию, полную печали и надежды, и по его щекам катились слезы.

– Вы должны гордиться им. Ярослав пошел своим путем, и он замечательный человек.

Мелодия стихла, и Ванечка с усилием захлопал в ладоши – почти беззвучно, слабо и глухо. Но на его бледном лице в этот момент было столько счастья и радости, что хватило бы на многие годы.