Мужчина хмыкнул и сделав морду попроще, пожал мою руку свободной:

— Вадим. Вадим Анатольевич. — От искренней улыбки вокруг карих глаз проступили лучики-морщинки. Интересно, сколько же ему лет? Не меньше тридцати двух, навскидку. Но и не больше тридцати семи точно.

— Красивое имя, — сказала ему чистую правду, и очень удивилась когда мужчина рассмеялся, запрокинув голову. — Что? — не поняла я, улыбаясь шире, потому что приятный голос ласкал слух, а смех был чертовски заразителен.

— Представиться красивой девушке после того, как был ею отпинан — идеальный способ познакомиться, — хохотнул Вадим, все еще сжимая мою ладошку. Больше того: сжал сильнее, стоило мне попытаться забрать конечность обратно.

Я уже собиралась начать волноваться: улыбка сползла с моего лица, я заглянула в его глаза долгим, внимательным взглядом, силясь прочитать в них намерения мужчины… когда он всучил мне шнурки кроссовок, которые держал до сего момента.

Фуф! У меня аж отлегло! — не на извращенца напоролась. Но вместе с тем…

— Эй?! — возмутилась я и пихнула этого мужлана в плечо: — Чего ржешь?!

— Ржут кони, а я тихо-тихо посмеиваюсь. — Заявили мне с нахальной улыбкой, стягивая куртку, и не менее нахально удалились в направлении зала, бросив напоследок: — Шевелитесь, Василиса Сергеевна, иначе вам придется оплатить сорванные вызова из собственного кармана.

Я улыбнулась невольно.

Хм… Кто-то у нас наглый, да? Ла-адно, тогда сюрприз: я тоже!

17. Сахарные дюны и сантименты

Пока в стиральной машинке в ванной громыхали одинокие кроссовки, я поставила чайник и, не имея ни малейшего желания чувствовать на себе сканирующий взгляд «мужа», — от которого вся уверенность вмиг куда-то подевалась — решила прилечь.

Протопав в спальню, закрыла за собой дверь и плюхнулась на кровать, принявшись изучать свое отражение в натяжном потолке. И вдруг мой взгляд зацепился за ту часть стены, что скрывала открытая дверь…

Я дернулась, как кипятком ошпаренная. Подскочила к стене, не веря собственным глазам.

«ЖабЖабыч — казёл!» — гласила первая надпись. Я дотронулась пальцем — алая помада. Лидкина — у меня таких отродясь не бывало…

Лидкиной, мать ее, помадой!..

А рядом… «Крестики-нолики». Тоже… ее помадой.

Я сглотнула гулко, сжимая в неконтролируемом приступе досады кулаки.

Как. Как я могла позволить вытворить такое?! И как я могла это пропустить?! Я ведь убиралась здесь, минут двадцать назад! Черт, черт, черт! Слона-то я и не заметил, вать машу!

Моя стена… Моя бедная стена в стиле «лофт», с которой я начала не так давно преображать спальню… А теперь что? Картина Репина «Приплыли»… Вот и накрылся мой ремонт медным тазом. В поры выкрашенного в белый кирпича, казалось, намертво въелась чертова помада…