Есть и другие гипотезы, так или иначе трактующие вымирание динозавров как отдаленное последствие «цветковой революции»[208]. У любой из них можно найти уязвимые места, но все же в целом они выглядят куда более убедительными, чем эффектные, но внутренне противоречивые версии, в которых вымирание простодушно подменяется истреблением — посредством вулканов, астероидов, вирусов или алкалоидов.

Время порядка и время свободы

Но вернемся от рокового мел-палеогенового рубежа на 30–35 миллионов лет назад — в середину мелового периода. Итак, эволюция большинства мезозойских наземных растений и насекомых перешла из когерентного режима в некогерентный.

Следует отметить, что это коснулось не только новых персонажей эволюционной драмы — цветковых растений и так или иначе связанных с ними насекомых, — но и тех групп прежних обитателей суши, которые сумели ответить на вызов «цветковой революции». В современной флоре в целом голосеменные уступают цветковым, однако во многих районах и даже обширных климатических зонах — например, в таежном поясе — именно они являются доминантами, определяющими облик и структуру растительных сообществ. В других местах они составляют достойную конкуренцию доминантам из числа цветковых (например, в «правильных» климаксных сообществах, сложившихся на берегах упоминавшейся в главке о сукцессиях бухты Глейшер-Бэй на Аляске, практически на равных доминируют ель и ольха). Да и в средней полосе России на песчаных почвах сосна способна не только формировать устойчивые боры, но и самостоятельно заселять открытые пространства, вытесняя с них луговую растительность. Правда, это может происходить только в отсутствие крупных травоядных — диких или домашних — и сколько-нибудь регулярного кошения травы. Кроме того, при одновременном и достаточно плотном заселении луга сосной и мелколиственными деревьями-пионерами (прежде всего березой и осиной) сосна проигрывает последним в скорости роста и быстро выпадает из сомкнутого молодого леса. Тем не менее такие способности современных хвойных могут показаться противоречащими тому, что было сказано о причинах успеха «цветковой революции».

Но вспомним, что современные сосны и ели, лиственницы и пихты, кедры и кипарисы — это совсем не те голосеменные, что царили в мезозойских лесах. Их предки устояли в напряженном соперничестве с цветковыми растениями потому, что сумели своевременно найти достаточно эффективные пути собственной быстрой эволюции. То же можно сказать и о современных представителях сосудистых споровых растений — хвощах, плаунах и папоротниках, — преобладавших на Земле в палеозое и раннем мезозое. Все современные плауны и хвощи[209] и большинство папоротников — растения травянистые, а некоторые виды хвощей даже сумели стать злостными сорняками, то есть растениями-пионерами. Это означает, что они выжили, освоив ту жизненную форму, которую «открыли» цветковые растения — вписавшись таким образом в новые, кайнозойские растительные сообщества. Сообщества же мезозойские исчезли полностью — сейчас их невозможно найти даже в виде маленьких редких островков (как, скажем, строматолитовые бактериальные маты — основной тип экосистем докембрия, давно утративший свое значение, но встречающийся кое-где и в наши дни на мелководьях тропических морей).