И я отступаю.
— Ты бы меньше курил, папа, — только и говорю.
— Не боись, — отзывается он неожиданно бодро, видно обрадовавшись перемене темы: — Меня еще так легко не возьмешь!
— Ага, скажешь… Мне даже по телефону слышно, что у тебя в груди, как дедушка говорил, «орган играет»…
Мы перебрасываемся еще несколькими бытовыми репликами — затухающие колебания, экспоненциальный процесс… Он прав, пора в люлю. Сейчас, чувствую, я вырублюсь, едва голову до подушки донесу, как до этого Лялюшка. И буду спать как камень, без сновидений.
— Скажи Дарине, — напоминает папа на прощание.
— О чем?
— Да про того Адриана!
— А… Конечно, скажу.
— Ну спокойной ночи. Будьте там мне здоровы.
— И ты тоже. Спокойной ночи, папа. Хороших снов.
Щелк.
Пи-пи-пи-пи…
Сижу, держа в руках погасшую трубку, и смотрю на нее, словно жду чего-то еще. В голове выныривает (последним пузырьком кислорода, поднятым со дна от упавшего камня): если у меня когда-нибудь будут дети, я предпочел бы девочку — им все-таки легче…
Айда, парень, на боковую, тебе еще завтрашний день нужно выдержать… То есть уже сегодняшний.
И послезавтрашний… И после-послезавтрашний тоже.
Так. И как же мне теперь встать?