— Мы на месте, приятель, — объявляет таксист.

Кёртис выпрямляется на сиденье и осматривается. Кабинка мобильного туалета, широкая площадка для разворота автомобилей — и больше ничего приметного. Ветер дует со стороны озера, пригибая цветы и стебли полыни.

— Класс! — говорит Кёртис.

Он вылезает из машины и, облокотившись на ее крышу, наклоняется к окну водителя.

— Этот тип сказал, где он будет меня ждать?

— Теперь ты знаешь сколько же, сколько и я, — говорит таксист. — А то и побольше.

— Можно мой телефон?

Таксист отдает ему мобильник. Кёртис включает его, и, пока идет загрузка, такси успевает развернуться и укатывает прочь в пылевом облаке. Нет сигнала сети. Кёртис снова выключает телефон.

Подойдя к краю обрыва, он видит в отдалении собственно озеро, поверхность которого ослепительно сверкает в солнечных лучах. Крупные птицы — чайки или утки — темнеют тут и там, как пятна на солнце. По линии засохшего ила на крутом склоне можно определить прежний уровень воды, с той поры очень сильно упавший. Кёртис вспоминает разговоры о долгой засухе в этих местах. Прикрывая глаза правой ладонью, он осматривает пологое сухое дно между подножием обрыва и кромкой воды, но солнечные блики не позволяют разглядеть детали.

Ветер свистит в ушах. Он становится к нему спиной и, переждав немного, вновь разворачивается и смотрит вниз. Никогда он так явственно не ощущал ограниченность своего зрения, как на открытом пространстве, сам хорошо видимый издали. Он достает из кобуры револьвер — почему-то испытывая неловкость, как при спадающих на публике штанах, — и проверяет туалет, рывком распахивая дверцу. Там пусто и чисто, нет вообще никаких запахов, в том числе дезинфектантов или дезодорантов.

Он уже начинает беспокоиться о том, как вернется отсюда в город, когда замечает что-то к югу, неподалеку от кромки воды. Это вспышки, повторяющиеся с регулярными интервалами, но прерываемые паузами подлиннее, то есть не с механической регулярностью. Кто-то подает сигнал. Кёртис чертыхается, вспоминая зеркальце, которым пользовался в казино Свистун, и начинает искать спуск к озеру.

Пройдя вдоль края обрыва и обогнув скальный выступ, он наконец находит место с достаточно пологим уклоном, чтобы можно было спуститься без риска свернуть себе шею. Внизу, на ровном участке, под ногами уже появляется тропинка. Раньше Кёртис отличался хорошим глазомером, но после крушения он уже не тот. На его взгляд, до вспышек примерно два километра.

Внизу градусов на пять теплее, чем над обрывом. Бывшее дно озера заросло травой и кустарником, а также тамарисковыми деревцами, достаточно высокими для того, чтобы затруднять обзор. Во впадинах изредка попадаются грязевые проплешины, а в остальных местах сухая земля растрескалась, образуя подобие плиток размером с обеденную тарелку, которые иногда проседают и смещаются под ногами Кёртиса. Трещины могут достигать дюйма в ширину при неизвестной глубине: их дно разглядеть не удается. Каждый его шаг сопровождается хрустом: это ломается соляная корочка, оставшаяся после испарения воды. Дважды тропа разветвляется, но, когда он останавливается в нерешительности, блеск зеркальца сквозь листву подсказывает правильный маршрут. Становится жарко. Одет Кёртис далеко не самым подходящим образом для таких прогулок. На шнурках ботинок болтаются целые грозди острых, как швейные иглы, шипов.