Убаюкивающий шорох шин проникает в Кёртиса, растекается жидким теплом от позвоночника по всей груди. Теперь он видит пейзаж сквозь опущенные веки. К северу тянется роща древовидных кактусов, за ней — сетчатое ограждение лагеря «Кэмп-Дельта», а еще дальше — голубая гладь Карибского моря. А к югу он видит черную дымовую завесу над нефтепромыслами Бургана, обугленные трупы длинноногих верблюдов, целое озеро горящей нефти. Кёртис слышит хруст гравия под колесами «хонды», представляет эти камни летящими ему в глаза и, вздрогнув, просыпается.

— Саад, ты знаешь что-нибудь о старом городе на дне озера?

— О чем ты говоришь, друг мой?

— Я сегодня был на берегу озера. Оно сильно обмелело — полагаю, всему виной засуха, — так что из-под воды появились развалины какого-то поселка или городка: улицы, печные трубы, кое-где фундаменты.

— Ах да, — говорит Саад, — я видел это в новостях. Когда построили дамбу Гувера, вода поднялась и накрыла тот город. Прямо как Атлантиду. А в последнее время дождей почти нет, вот озеро и отступило. Люди, основавшие город, были… как их там? Ну, которые строят белые храмы.

— Мормоны?

— Да, мормоны. Но есть и другое название.

— Святые последних дней, — подсказывает Кёртис.

— Да, — говорит Саад, — они самые. Интересные они люди. Иногда я подвожу кого-нибудь из них в моем такси. А иногда вижу их молодежь на велосипедах. Они считаются христианами, эти Святые последних дней?

— Думаю, ответы будут разные, смотря кого спрашивать. Мой отец — чернокожий мусульманин, а мать была из «свидетелей Иеговы», так что не мне перемывать косточки мормонам.

Саад тянется к приемнику и после серии манипуляций ловит джазовую классику: «Как высока луна» в саксофонном исполнении Сонни Роллинза с Барни Кесселом на гитаре и Лероем Виннегаром на контрабасе. В мелодию с регулярными интервалами вторгаются короткие эфирные помехи, но они становятся все тише и наконец исчезают. Кёртис вновь закрывает глаза.

— Эти Святые, — говорит Саад, — в них ведь есть что-то и от евреев, и от мусульман, да? У них тоже были свои трудности — угнетение, дискриминация, — и потому они ушли в пустыню. Может быть, они так и сказали себе: «Теперь мы будем как евреи!» Понятно, что они такие не одни. В этой стране такое случается сплошь и рядом. В какой-то момент мы говорим: «С нас хватит! Мы уходим в пустыню! Мы построим там собственный город. Для нас и для наших детей. Это будет святое и справедливое место. Там мы познаем себя и нашего Господа». И мы строим город. Туда приезжают люди, все больше людей. И приходит день, когда этот город становится для нас чужим. Он уже не то, к чему мы стремились. Напротив, он стал похож на то, от чего мы бежали. И мы снова уходим в пустыню, плачем и молим Господа или Фортуну затопить это место, наслать волны на фараоново воинство, стереть плоды наших ошибок с лица земли. Но хотя вода может затопить город и скрыть его от глаз, ничто не исчезает бесследно. Город всегда с нами, он повсюду.