– А у тебя с мамой так же было?

– Не совсем.

– Нет, ну я понимаю, что она гирлянды по дому не развешивала, – сказала Амина, и Джейми сжал ее ладонь в своей.

Чайник засвистел, Амина заварила чай, думая обо всех возможных смертельных опасностях, которые, как ей раньше казалось, могли подстерегать Томаса: курение, виски, какая-нибудь крайне редкая болезнь, передающаяся через кровь, – он заразится и умрет, но спасет всех остальных в больнице, совершив последний героический подвиг…

– Наверное, я просто не предполагала, что это будет вот так… – произнесла она.

– Понимаю…

– Знаешь, я представляла себе, как мы все умрем. В детстве был период, когда меня преследовали мысли о том, как это произойдет, кто будет следующим, что я при этом почувствую. Я была уверена: ежедневный подъем и утренний душ могут привести к летальному исходу. Это самое жуткое. Но мы как-то с этим справились, понимаешь? Мне казалось, в этом смысле все закончилось.

Она услышала, как Джейми встал, обошел стойку, и слегка вздрогнула, когда он положил руки ей на плечи. Плакать Амине не хотелось, поэтому она сдержалась. Просто опустила голову и позволила Джейми обнять ее, крепко-крепко, и прижаться свежевыбритым подбородком к ее затылку.

– А еще я перестала отличать реальность от иллюзии – пятьдесят на пятьдесят, – еле слышно прошептала она, точно о таких вещах вообще лучше не говорить вслух. – Дни словно сливаются в один бесконечно длинный день, нет никакой разницы между сном и бодрствованием, и такое существование будет продолжаться, пока не настанет конец, и я это прекрасно понимаю, но не знаю, что же мне делать.

– Я люблю тебя, – сказал Джейми.

– У тебя кожа на лице нежная, как у девчонки.

Его ладони легли ей на ребра, словно стараясь удержать их на месте, и Амина внезапно ощутила облегчение. Она вдруг поняла, какая хрупкая, странная и жизненно необходимая вещь – человеческое дыхание, и прижалась к Джейми.

– Вчера ты застала меня врасплох, – сказал он, – ну, в смысле, по телефону. Не люблю я по телефону говорить.

– А почему?

– Не знаю, наверное, потому, что вырос с уверенностью, будто правительство нас всех прослушивает. Я и сейчас такой паранойей страдаю.

– Думаешь, правительство не хочет, чтобы ты любил меня?

– Что-то вроде того…

Открылась входная дверь, послышался звон браслетов Камалы, и они отскочили друг от друга.

– Мам? – крикнула Амина, поправляя юбку. – Это ты?

– Я, – отозвалась мать. – Кто-то пришел?