Снова вызвали мадемуазель Зели, она показала потайной ящичек, устроенный в столике. Тайник был пуст. Амели выпрямилась, вытерла скомканным платочком влажный лоб, подняла взгляд вверх, ко второму этажу, где лежала покойница. "Куда же вы спрятали свое завещание, крестная?" - думала она. Потом сказала вслух.

- Надо поискать в другом мосте.

- Отложим лучше до завтра, - предложила госпожа Клапье. - Уже поздно, я совсем разбита, а уж ты тем более, дорогая моя детка. И вообще к чему эта спешка?

- Мама, но как же с вопросом религии? Надо не мешкая решить, как будем хоронить.

Графиня вопрошающе посмотрела на сына и невестку.

- В конце концов, - заговорил Ахилл авторитетным тоном, каким обычно высказывается человек, долго молчавший в споре, - в конце концов, Амели, может быть, и права. Ей ведь лучше известны взгляды покойной тетушки, и раз она по совести считает, что наши намерения не оправданны...

Лионетту, по-видимому, поразили слова ее супруга, но она явно готова была покориться ему и пренебречь религиозными обрядами; графиня поджимала губы с удрученным видом. Словом, трое Клапье отступили и предоставили Амели действовать по своему усмотрению. "Они почувствовали мою решимость", подумала Амели. Она заявила, что проведет ночь в доме, пусть ей постелят в прежней ее комнате, смежной со спальней покойницы.

- Приезжайте завтра пораньше, поищем завещание. Будем осматривать комнату за комнатой, искать во всех столах и шкафах. Я вас подожду, без вас начинать не стану.

- О, что ты! Мы нисколько не сомневаемся, - сказала Лионетта. - Мы далеки от мысли...

Она не договорила. Амели повернулась и в упор посмотрела на нее, удивляясь, что вновь возникает мысль о возможности сокрытия завещания и что Клапье на этот раз как будто готовы заподозрить ее самое.

"Однако ж они уходят и спокойно оставляют меня одну... Вот странно. Не поймешь их!"

Она проводила их до прихожей и попросила мать послать на авеню Ван-Дейка сообщить, что она приехала. Трое Клапье оделись при ней, старательно запахиваясь, закутываясь, застегиваясь на все пуговицы.

Затем Амели пообедала в обществе компаньонки, и та рассказала ей о последних минутах жизни госпожи Патрико.

- Моя мать и невестка не очень докучали вам? - спросила Амели.

- Нет, сударыня. Я им сказала, что, к большому своему сожалению, не могу допустить их к госпоже Патрико, пока она еще жива, - она сама так приказала. И ваша матушка с невесткой не настаивали. Они вошли в спальню уже после того, как мы обрядили покойницу и все прибрали в комнате. Я считала, что не имею права им отказать: все уже было кончено, а они как-никак родственники.