— Значит, что я должен искать, чтобы сохранить независимость. Прекращение движения — это смерть.

— Вы изумительны. — Я вздохнул. Но «изумительны», как я понял много позже, очень хитрое слово. Надо иногда вспоминать об этимологии.

— Нет, я не изумителен, — раздраженно ответил Макс. — Я просто знаю, чего хочу. Вся проблема в других людях.

— Если вы не часть проблемы, то вы часть ее решения. — Мое мышление было сильно заторможено пивом, и пауза немного затянулась. — Я думаю по-другому.

— Кто не со мной, тот против меня.

— Малкольм Икс.

— Иисус Христос.

— Нет, я имел в виду себя.

— Ты хочешь сказать, что сам ничего не пишешь?

Чтобы выиграть время, я сделал еще глоток. Я находился в той стадии опьянения, когда пиво становится похожим на чужую мочу. Я толкнул бутылку по столу зигзагом, как шахматного коня.

— Скажи, чем ты занимаешься с Максиной в постели?

— Воспроизвожу непорочное зачатие. Достигаю небесного блаженства. — Он почесал почти зажившее запястье. На руках не было синяков, во всяком случае, их не было видно. — Может быть, мы сидим друг у друга на лицах. Гоняем друг друга пастушьими кнутами. А какое тебе до этого дело, кстати?

Я обдумал вопрос.

— Но я же твой друг.

— Ты — мой друг. — Макс послушно кивнул. — Ладно. Отлично. Так или иначе, в один из следующих дней я дам тебе знать, как у нас все происходит. Но не сейчас. — Он вытащил из кармана листок бумаги и что-то записал.

Я попробовал другой подход. Язык стал толстым и неповоротливым, слова выходили неловкими, изуродованными и корявыми.

— Слушай, — я подался вперед, едва не опрокинув стол, — где ты… каким ты был в Нью-Йорке, на что ты был похож?

Он закончил писать и поднял голову.

— На что я был похож?

Я сделал неловкий жест.