– Гонишь!

– Ты прикалываешься что ли?

– Я серьезно. На последнем свидании она пригласила меня в гости, мы сидели и смотрели ее старые фотки – в 40 лет у нее было 3 кошки и одна собака. А на другой более старой фотографии, она была в окружении 12 кошек, она назвала их по месяцам года – ей это казалось очень оригинальным и милым. Очень долго у нее кроме них никого не было.

– Пиздец, бля! – искренне поразился Сисадмин.

– Мне тоже стало как-то не по себе. У всех ведь есть старые фотки из прошлого – с внуками там, с детьми или коллективные с большим семейством, а у нее блять с кошками и цветами в горшочках. Получается все эти долгие годы они были ее единственными близкими.

– Теперь понятно, почему она такая злая и всех отшивает! – констатировал Сисадмин.

– Именно!

– Старые девы – это тупик! – деловито заявил Добряк. – У меня брат встречался с такой – она его полгода мурыжила, но до секса у них так и не дошло.

– Кстати, среди красивых независимых молодых девушек очень много бывших старых дев! – подвел статистику Сисадмин. – Это прям козни судьбы какие-то!

– И не говори, – с сожалением сказал Красавчик.

– А мне ее жаль, – сказал я, – вот чисто по-человечески. Она появилась на свет старой девой и ничего не смогла изменить. А вот…

Но друзья не дали мне договорить и хором перебили меня:

– А вот если бы наша жизнь текла наоборот!

Я усмехнулся:

– Окей, окей, я понял! Но давайте не будем к ней жестоки. Все-таки это не ее выбор, это у нее судьба такая. А если бы наша жизнь текла наоборот, то она наверняка установила бы себе какой-нибудь возрастной порог. Например, 30 лет, достигнув которого, но так и не дождавшись принца на белом коне, она вышла бы замуж за простого соседского паренька, нарожала бы ему детей и нянчила внуков на старости лет, вместо того, чтобы кормить двенадцать кошек.

– Слушай, а может тебе книгу написать про все эти твои теории? – серьезным тоном предложил Сисадмин.

– Может быть и напишу, в школьные годы…

– Четыре пиццы «Охота» и одна классическая шаурма, заказ готов! – громко прокричала молоденькая кассирша за стойкой.

– О, это наш, – подорвался было Добряк, сидевший у окна.

– Сиди, я схожу, – успокоил я его.