Надя как начала с первого класса учиться на одни пятерки, так с этими пятерками и десятилетку закончила. Теперь она уже была студенткой университета и перешла на третий курс. Семья, в которой она выросла, шумно и дружно жила в старом доме на Курской канаве. Отец и два старших брата Нади работали на "Серпе и молоте", дымившем разноцветными дымами метрах в пятидесяти от их дома, за высоким забором.

Митя последние годы бывал в этом доме частым гостем, чувствовал себя свободно, запросто, даже когда мальчишки, увидев его, кричали: "Надькин жених идет!" Ему здесь все нравилось. Правилось, что по вечерам все обитатели дома выбираются во двор: женщины чинно сидят на длинной лавочке, мужчины возле забора, под старой ветлой стучат костяшками домино по столу, девочки без устали скачут через веревку, а мальчишки гоняют посреди двора мяч. Нравилось Мите и то, что квартиры тут с утра до позднего вечера не запираются, двери распахнуты настежь — входи, кто хочет. Его здесь все знали и относились к нему приветливо, с уважением.

— Ну, пойдем же дальше, глупый, — сказала Надя, высвобождаясь из его объятий.

Скоро лес начал редеть, появилось больше солнечного, уже не прерываемого тенями, света, стало теплее, ярче, и они вышли на луг, уже скошенный, с разворошенной, посеревшей в увядании, с сильным сенным запахом и нескончаемым звоном кузнечиков травой.

На той стороне луга снова зачинался лес, где среди деревьев снежно белели стены и колонны загородного музея.

На всех музейных дверях висели амбарные замки; здесь был выходной день. Но они нисколько не расстроились, что приехали так неудачно, и стали бродить по широким, пустынным, почти укрытым от солнца кронами старых лип аллеям, где меж деревьев то тут, то там стояли на пьедесталах, задумавшись, мраморные скульптуры, большей частью безрукие.

Заглянули в пыльные, забранные частой толстой решеткой оконца старенькой церквушки, стены которой расписаны Васнецовым, посмотрели в окошко итальянского домика, который, к удивлению, оказался совершенно пуст, даже гнилой табуретки не было.

Вокруг стояла тишина, какая и должна окружать музей, только легко, радостно и тонко пели птицы. Не встретилось ни одного человека. Митя с Надей делали вид, будто поражены всем, что попадается на глаза: и изяществом "храма Цереры", построенного в строго классическом стиле более полутораста лет назад Баженовым, и фигурным мостиком с зубчатыми башенками, перекинутыми через сухую, поросшую кустарником и крапивой канаву.

Прижимаясь друг к другу, они с почтительной сосредоточенностью читали надписи, делая при этом многозначительные лица. Но все это было наивной хитростью, шитым белыми нитками лицемерием. Эти мостики, портики, беседки, бельведеры и башенки в готическом, "нарышкинском", классическом стилях не могли ни интересовать, ни волновать их только лишь потому, что они были заняты собою, друг другом, своей близостью, своим счастьем.